— Мишель, я просто устал и у меня паршивые предчувствия, — я сказал это почти не подумав и, кажется, попал в точку. Мишель уже почти от дверей изобразил что-то похожее на понимающую извиняющуюся улыбку и как будто сразу потерял тревожный интерес к тому, что можно обозначить таким ненадежным словом как «предчувствие».
Какой бред — успокаивать собственных слуг… Черт возьми, а как же, интересно, вообще живут заговорщики? Вот, бедолаги… Хотя, что за отстраненность? Какие еще «они»? Себя самого не хватает?.. Но я еще понимаю заговор, в котором сам выбираешь цель или хотя бы противника. И цель должна быть сколько-нибудь понятной и практичной. Или пусть даже идеалистичной, но все равно понятной. Брут знал, кого и за что ему убивать. Вот только было ли ему легче? Может, и нет. Но такого абсурда он себе даже представить не мог бы. Единственное, что хорошо — никто другой это себе тоже представить не в силах, а потому, подозревай, не подозревай, все равно промахнешься. Но — никто другой кроме тех, кого мы, предположительно, ищем. А раз они разбираются в этом куда лучше нас, то еще кто кого найдет? Глупый вопрос. И насчет дурных предчувствий, к чему бы они не относились, я был совершенно откровенен — они у меня есть. Пусть я никогда не мог похвастаться даром предвиденья, как…
Только что желая тихо и мирно скончаться в своем кресле, я вскочил, будто меня подбросило изнутри болезненным ударом разрывающей пружины. А ведь этого-то удара я, кажется, ждал.
Дверь снова открылась — вернулся Мишель с подносом, уставленным блюдами и горшочками с самыми дразнящими ароматами. Похоже, он снова что-то обдумывал.
— Прошу прощенья, мой господин. Позволено ли мне будет спросить?
— Спрашивай, — я обреченно махнул рукой.
— Я знаю, что госпожа дю Ранталь, — Мишель перешел почти что на нежнейший шепот, одновременно подавляя желание закашляться, — порой предчувствует многое заранее. Не ее ли это предчувствия?
Я перевел взгляд вниз, сосредоточенно посмотрев в пол. Покачивается? Чуть сильней, чем обычно. Выскальзывает? Нет.
— Нет, — ответил я.
А почему было не сказать «да»? Это было бы проще. Но раз нет, значит, нет. У нее ведь их не было. Мишель тихо удалился, больше ни о чем не спрашивая. Не знаю, успокоил ли его мой ответ или он нашел в нем другую причину моей мрачности. Впрочем, одно не исключало другого.
Я глубоко вздохнул и провел рукой по лбу. Взмок. Вздохнул еще раз. В голове прояснилось? Не слишком.
Разве человеческий организм не простой механизм?
Я посмотрел на бокал с налитым вином и выплеснул вино обратно в кувшин. Вино — это чепуха. Вода — гораздо страшнее. В ней лики чудовищ отражаются не искажаясь. Я плеснул в бокал воды. Есть страхи, которые не время приглушать. Потому что даже если ты забудешь о них, они не забудут тебя. Ни на мгновение.
Совсем стемнело. Мы сидели в небольшой комнате, освещенной огоньками свечей, отражающимися от паркета, полированного инкрустированного круглого стола и от серебряного кувшина с кофе, повергшего местных домочадцев в недоверчивое изумление. Дрожащие огоньки напоминали вальсирующие звезды из сна, который оказался вовсе не сном. Был сон, где звезды были мертвыми. До этих звезд тоже было легко дотянуться, но они мертвыми не были. Они просто не были звездами. Я посмотрел на темное окно. Легко представить в маленьком светлом озерце, окруженном тьмой, что только свет твоего разума — единственная сила во вселенной. Но тьма, это не то, чего нет, это только то, чего мы не видим.
— А теперь, что нам не сообщили, — сказал я, — нам не сказали, с какой целью кто-то хочет что-то изменить. Нам не сказали, на кого или на что они могут быть похожи. Нам не поведали ни о каких их пристрастиях, в соответствии с которыми они могли бы поступать. И нам, наконец, не сказали, как нам их искать и что именно делать, если мы их найдем. Все, что нам было названо точно и определенно, это место назначения и дата: Шампань, десятое августа нынешнего года. Я что-нибудь пропустил?
— Да, — проговорил задумчиво Готье. — На что они могут быть похожи, нам и впрямь не сказали. Это было бы, прямо скажем, смешно, если бы не было замогильно печально…
— Да и истории ведь не совпадают, — напомнил я. — Как тут понять, что правильно, а что нет?
— Не совпадают в деталях, — уточнил отец. — Общая направленность пока сохраняется, как и даты основных известных нам событий.
— Историки… — пробухтел Готье, с глубокой скорбью покачав головой. — А я-то что здесь делаю?
— Представляешь грубую силу, — со светской небрежностью припечатал Рауль. Готье поперхнулся.
— А вот Огюст, к примеру, — продолжал Рауль почти скучающим тоном, вызвав убийственный взгляд Огюста, на который не обратил ни малейшего внимания, — катализатор. Он не даст нам заснуть или сделать вид, что ничего не происходит. Постоянный раздражающий объект.
Огюст сощурился.
— Верно, — сказал отец. — Несколько цинично, но заснуть нам и правда не удастся.
— Неужели все нарочно было так подстроено? — поразился Готье. — Вот уж и впрямь цинично!
— Что ж, — сказал отец, глядя на лист бумаги, на котором делал какие-то пометки. — Выходит, все, что нам было сообщено четко и ясно, это только место и время, — голос его был мрачен.
— То есть, в этом могла быть подсказка? — переспросила Изабелла. — Шампань, десятое августа тысяча пятьсот семьдесят второго года?
— Но это же только точка, откуда мы начали, — проговорила Диана, недоуменно хмурясь.
Я медленно поднял глиняный стаканчик с почти остывшим кофе и отпил глоток. Будто пахнуло землей.
— Хех! — Готье задорно дернул усами. — А я не против хоть сейчас уехать снова из Парижа!
— Поздно, — сказал отец. — Ведь уже не десятое.
— Уже практически тринадцатое, — добавил Рауль.
Раздался жесткий удар в стол, будто Огюст вогнал снизу в столешницу кинжал.
— Не калечь мой стол! — резко бросил я. Почему я сказал «мой»? И почему так зло? Хотя, этот стол мне всегда нравился, вместе со всеми рыцарскими легендами, слышанными с детства. Но Огюста я мог бы и понять. И ведь понимал.
Огюст удивленно глянул на меня и ничего не сказал. Не знаю, прочел ли он в моем взгляде запоздалое извинение.
— Быть не может! — воскликнула Диана. — Ведь десятого еще ничего не происходило! Или нам надо было за день перешарить всю провинцию? А как бы мы отличили то, что «должно быть» от того, что «не должно быть», да еще при том, что в деталях всегда есть разница? Они там все с ума посходили! Не только эти мифические «двое»!
— Может, ключевое слово — «мифические»? — спросил я. — Или, возможно, те двое как раз куда нормальней других, кто знает. — Отец бросил на меня странноватый взгляд. — И все равно не имею представления, что с ними делать, если мы их найдем. Все равно, что входить в контакт с инопланетянами.
