— Побудем до утра. На рассвете уйдем, — сказал Марк.
Пододвинул Приску кружку, отломил половину лепешки.
Приск не помнил, как заснул, будто провалился в ямину.
Но лишь упал, как тотчас кто-то принялся его расталкивать.
— Утро… — услышал он шепот Марка в темноте. — Уходим.
* * *
Утро оно, конечно, было условное — светлая полоска только-только появилась на востоке. Вьюга, несмотря на предсказание караульного, унялась.
— За мной! Бегом! — приказал Марк.
Приск не стал спрашивать — почему именно бегом. Однако в горах да по снегу не побегаешь — вскоре, упрев, перешли на шаг. К полудню беглецы окончательно выбились из сил. Несмотря на мороз, Приск был разгорячен, как будто отсидел последние часы в лаконике. Марк отлично знал дорогу, обходя жилые террасы и в то же время выбирая для пути удобные склоны, где было не так уж много снега, несмотря на недавнюю метель. Лес жил своей жизнью: однажды прямо из-под ног выскочил заяц, в другой раз совсем близко проследовал великолепный олень. Зверь глянул на людей, оценил расстояние и неспешно удалился.
— Повезло рогатому, что мы не на охоту вышли, — заметил Марк. — А вообще зверья стало заметно меньше. Война распугала.
Наконец римляне остановились на небольшом плато — деревья здесь были вырублены и площадка расчищена под очередную жилую террасу — края выложены камнем, бревна сложены. Но дом на этой террасе так и не появился: то ли хозяин погиб, то ли решил, что нынешнее время — нелучшее для строительства. Близ террасы в небольшую долинку сбегала не замерзающая даже в мороз речка.
— Немного передохнем и пойдем дальше, — сказал Марк. Он глотнул из фляги, что нес под одеждой ближе к телу. Приск последовал его примеру. — Ты спрашивал, кто меня так изувечил. Так вот, отвечаю: свой изувечил, римлянин, фабр. Но теперь я думаю: никакой он не фабр, потому что в машинах парень этот смыслил не больше ребенка-варвара. Пока жил со мной в одном доме, кое-чему научился, это верно. А потом, когда мы решили бежать и прорываться к своим, он оставил мне на память эти два шрама и бросил бесчувственного в лесу, думая, что убил.
— Зачем? — подивился Приск.
— На этот вопрос у меня два ответа. Возможно, оба верные. Все зависит от того, каким именем назвался мерзавец в лагере Траяна. Не слышал ли, что явился перебежчик от даков по имени Монтан или… Авл Эмпроний.
Приск несколько мгновений сидел недвижно, будто оглушенный ударом.
— Я слышал… оба… имени, — наконец сказал центурион. — Монтан, ремесленник фабрума, — так звали перебежчика, который сообщил императору о засаде даков. О нем все только и говорили после победы в консульство Юлия Сервиана и Лициния Суры.[57]
— Тогда где и когда ты слышал имя Авл Эмпроний? — спросил Марк.
— Этот человек жил в Риме, промышлял доносами, погубил моего отца и чуть не погубил меня. Траян приказал посадить его на дырявый старый корабль вместе с прочими доносчиками. Я был уверен, что Эмпроний утонул.
— Видимо, выплыл. Потому что Авл Эмпроний жил со мной в одном доме здесь в Дакии. — Фабра вдруг затрясло. — Этот гаденыш меня столько раз выспрашивал, где я служил и с кем, и даже записывал имена и даты. Я спросил: зачем ему это? Он соврал что-то про книгу, которую потом напишет… Я еще подумал: вот чудак! Потом только понял, когда чуть не погиб: он давно задумал стать мною.
История, рассказанная Марком, была слишком удивительна, чтобы сразу принять ее на веру.
— Как он выглядел, — спросил Приск, — этот твой Авл Эмпроний?
— Худой, жилистый. Черные волосы, близко посаженные глаза. Молодой, немногим старше тебя, центурион.
Приск стиснул кулаки: сомнений не было — они говорили об одном и том же человеке, Авл Эмпроний, оклеветавший его отца, сумел спастись и нашел себе прибежище в Дакии… Мало того, теперь он вновь среди римлян, под чужим именем, приближен к императору и обласкан. Ведь именно благодаря его сообщению Траян выиграл битву в долине Стрея. Как только Фортуна дозволяет такое! Почему именно Авлу выкинула своенравная богиня счастливый жребий? Мало того что этот мерзавец спасся, похитив чужое имя, так еще вознесен и награжден. О, бессмертные боги! О, боги! Приск уже не замечал, что шепчет это вслух.
— Помоги мне добраться до своих, и я отблагодарю тебя… Я прошу не из страха за свою жизнь, но лишь потому, что жажду воздать предателю по заслугам. Прошу тебя, Монтан… — Приск решил назвать фабра его настоящим именем — возможно, тому будет лестно услышать его в устах центуриона.
— Не называй меня так! — Марк выставил в его сторону руку. — Не смей! Это имя изувечено. Мое лицо изувечено, имя тоже. Никогда так меня не называй… Никогда… Если не хочешь моей смерти. И своей — тоже.
— Ты мне угрожаешь?
— Нет, только предостерегаю.
Приску показалось, что фабр чего-то недоговаривает. История с Авлом Эмпронием была, скорее всего, правдивой, но далеко не полной. Что-то важное Марк утаил, а вот почему — этого Приск не ведал.
— Все, что могу, я сделаю. — Фабр достал из сумки хлеб и разломил пополам, отдав большую часть центуриону. — Ты веришь в Судьбу?
— Иногда да, иногда нет… — ускользнул от ответа Приск.
— Разве не Судьба соединила нас, двух людей, которых Авл Эмпроний пытался уничтожить? Разве могло такое случиться без участия сил Рока?
Приск промолчал — если Судьба и принимала в этом какое-то участие, то он пока не мог разгадать — какое. Он медленно отщипывал по кусочкам хлеб и отправлял в рот. Очень хотелось лечь и уснуть. Но спать было негде. Да и нельзя.
Бездонно синее небо, заснеженные склоны и стоящие недвижно ели заставляли думать о вечности и силах, намного превышающих человеческие. Ветер почти полностью стих, где-то выше по склону то и дело срывались с отягченных ветвей комья нападавшего за ночь снега, журчала вода, на камнях в лучах взошедшего солнца сверкали намерзшие ледяные карнизы. Центурион прищурился, пытаясь запомнить увиденное навсегда, — на миг в солдате ожил художник.
— Одному мне не одолеть Эмпрония, — продолжал Марк. — Эмпроний хитер и опасен. Он — змея, свернувшаяся в траве. Ты протягиваешь руку, ни о чем не подозревая, а она взвивается в воздух и жалит.
— Если ты наступишь на нее, — уточнил Приск.
— Мы собираемся на него наступить. Выдавить кишки. — Марк улыбнулся. Так должен улыбнуться волк, прежде чем впиться зубами в бок поверженной жертве. — О нем все думают: слабый, жалкий, трусливый. И всякий раз ошибаются.
— Когда ты говоришь: мы собираемся больно наступить на него — что ты имеешь в виду?
