— Да, Богоподобный, по меньшей мере в три.
— И людей не надо переучивать? Каждый скульптор может выполнять работу в этой технике?
— Конечно, Богоподобный. Отделка та же самая, только вокруг изображения делают глубокие контуры, а поверхность оставляют такой, какая она есть. До этого большая часть времени уходила на то, чтобы отшлифовать поверхность.
Рамзес положил руку на плечо Пиайю. Такое он делал редко и только тогда, когда они были одни.
— Птах как будто создал тебя для меня! Я подарю тебе дворец в Пер-Рамзесе, при виде которого родовитые вельможи побледнеют от зависти. Ты должен быть награжден, как никогда еще фараон не награждал своего слугу. Тебе что-нибудь нужно? Женщин, рабов, вина, зерна, одежды — говори это смело.
Пиай поклонился:
— Нет, Богоподобный, для гарема у меня нет времени, да и слуг у меня достаточно. Я бы с удовольствием взял в руки инструменты, что-нибудь создал бы…
— Нет-нет, для этого есть другие. Время создавать скульптуры придет и для тебя, будь уверен. Ты знаешь, что я имею в виду?
Пиай кивнул:
— Колоссальные фигуры у храма в скалах. Когда я должен?..
Но царь прервал его:
— Пока ты должен еще подождать. Только после того как ты увидишь место, мы поговорим об этом деле.
Почти бесшумно к ним подошла принцесса Мерит. По детской привычке она любила пугать отца.
— У Благого Бога есть секреты от дочери? О каком месте идет речь?
Рамзес ласково потрепал ее по щеке:
— Девушка, которая пережила почти двенадцать разливов Нила, не может быть такой же любопытной, как в детстве, и не должна подкрадываться, как змея.
Маленькие груди Мерит уже высоко приподнимались под узким льняным платьем. Ее красивое лицо было похоже на лицо Нефертари, но в нем отсутствовала материнская милая округлость черт. Нос у нее был несколько более крупным, рот — немного более твердым, но слегка раскосые темные глаза богини она унаследовала от матери.
— Я подарю тебе пару молоденьких рабынь, Пиай, чтобы тебя поменьше занимали дела Благого Бога. А уж если так хочется работать, сделай с меня скульптуру в человеческий рост.
Рамзес погрозил дочери:
— Придержи свой язычок, принцесса. Я полагаю, что скоро выдам тебя замуж, чтобы ты была занята и не мешала нам в работе.
Пиай с удовольствием прислушивался к перепалке между отцом и дочерью и думал: «Они разговаривают, как обычные люди. Нет разницы между маленьким чиновником и сыном Солнца».
Принцесса Мерит казалась ему сверх меры очаровательной и желанной, однако он изо всех сил подавлял столь неподобающие мысли.
— Ну как, мастер Пиай? Ты сделаешь с меня скульптуру?
— Если Благой Бог позволит…
Рамзес глубоко вздохнул и взглянул на Пиайя с наигранной беспомощностью:
— А что мне остается? Она все равно настоит на своем. Сделай эту фигуру, но из мягкого камня и только в половину человеческого роста, чтобы дело шло быстрее.
— Ну вот, опять быстрее, — капризно надула губки Мерит. — Как будто я одна из гаремных отпрысков.
— Ты заботишься о том, чтобы я не забыл о твоей значимости. Но даже мой наследник Амани никогда не мешает мне в работе.
— Потому что он охотнее держится за юбку своей няньки, вместо того чтобы учиться стрельбе из лука и фехтованию на мечах.
— Как трогательно ты заботишься о своем брате! Девочкам тоже необходимо кое-чему учиться, не забудь об этом. В последний раз твой учитель жаловался, что ты все еще владеешь не больше чем сотней иероглифов, а этого для почти двенадцатилетней девушки мало.
Мерит с яростью сверкнула глазами:
— В конце концов я же не должна стать писцом! Сколько письменных знаков знает Пиай? Ну-ка скажи мне!
Пиай испугался. Он держался позади и изучал строительный план.
— Ну, я тоже не писец, принцесса. Как скульптор, я изучал письменность лишь для того, чтобы уметь переносить знаки на камень. У меня тоже в голове не более ста иероглифов.
Конечно, он знал гораздо больше, но что-то заставило его встать на сторону юной принцессы.
Мерит с триумфом взглянула на отца:
— Видишь, твой любимый художник не более ловок, чем я!
Еще отец разразился свойственным ему громким смехом.
Пиай из вежливости улыбнулся.
— Иди отсюда и вели позвать мне главного советника, — велел он Рамзес и повернулся к Пиайю: — Тотчас пойди к писцам и вели отправить царский приказ на каждую строительную площадку. С сегодняшнего дня работы должны выполняться только в технике углубленного рельефа. Если есть надобность, обучи этой технике пару людей, чтобы они могли объяснить ее другим. Я тебе очень признателен, Пиай. Да будет с тобой Пта!
Чуть позже пришел Парахотеп и поклонился:
— Что я могу сделать для Благого Бога?
— Садись, мой друг. Через несколько месяцев начнутся работы во дворцах, домах и складах Пер-Рамзеса и нам потребуются не камень, а тысячи тысяч кирпичей. Даже если я отправлю на работу всех крестьян в Дельте, что, конечно, не дело, мы не сможем изготовить такое количество строительного материала. Что ты предлагаешь?
— Уже несколько месяцев заключенные, рабы и поденщики изготавливают и обжигают кирпичи из глинистого ила, но их, конечно, надолго не хватит. Однако я был бы плохим советником, если бы не сделал все, чтобы выполнить твои высочайшие указания. Я хотел бы предложить вот что: в восточной части Дельты, в районе Гозем, уже несколько поколений живет народ хабиру.[8] Один из твоих священных предков разрешил им пасти там свои стада. С тех пор число их сильно увеличилось, и до меня дошли жалобы крестьян и помещиков, что хабиру со своими животными вторгаются на чужие пустоши, а когда их хотят призвать к ответу, их уже и след простыл. Да, с ними всегда сложности: они не платят налогов и грабят там, где могут. Мы должны заставить самых сильных из них изготавливать кирпичи. Тем самым мы не проявим к ним несправедливости, ибо они смогут отработать налоги, которых давным-давно не платили.
Главный советник, стройный мужчина среднего роста, был одет просто и не носил никаких украшений. Его умное энергичное лицо выдавало старание и деятельность. Парахотеп был свободен от высокомерия и тщеславия. Он хотел лишь всеми силами служить фараону и видел в этом свою жизненную задачу. Все остальное должно было подчиняться этому. Парахотеп происходил из старинной аристократической семьи и был племянником прежнего, уже умершего визиря главного советника Нибамуна. Воспитанный вместе с Рамзесом, Парахотеп ощущал себя тесно связанным с ним как друг и верховный сановник государства.
