сервиза, подаренного умельцами Гусь-Хрустального, где Фролушкин неоднократно выступал перед трудящимися стекольного завода, с волнением в голосе начал Плечов. — В начале общей жизни мы с ней долго не находили общий язык. Ругались по любому поводу, спорили, но после рождения сына наконец угомонились и, как полагается любящим супругам, почувствовали себя единым целым. Мощным и монолитным. С тех пор понимаем друг друга с полуслова…
— За взаимопонимание! — не очень вежливо прервал речь говорливого коллеги Алексей Иванович, которому явно не терпелось «накатить соточку».
Но Ярослав и не думал останавливаться.
— Я люблю тебя, Оленька, и никому, никогда не позволю обидеть. Будь счастлива, моя половинка!
— Спасибо, родной… — прослезилась супруга и промокнула влажные глаза попавшейся под руку салфеткой.
— Браво, браво! Оказывается, ты — настоящий мастер эпистолярного жанра, — зааплодировал Алексей.
— Разговорного, — поправила гостя Фигина, во время работы в библиотеке поднаторевшая на всяких хитромудрых терминах. — Эпистолярный — это письма, открытки, дневники… В них Ярчик, кстати, тоже неплохо разбирается.
Не дожидаясь окончания её фразы, Копытцев лихо опрокинул чарку и, не приступая к закуске, разразился комплиментами:
— Ух… Шикарный напиток. Просто бомба. А ну-ка, признавайтесь, что это было?
— Cаправдная [45] бяларусская гарэлка, — пояснил Плечов. — От одной великолепной мастерицы. Из города Несвижа, где мы с профессором недавно побывали в командировке…
— Молодая?
— Кто? Гарэлка?
— Нет. Мастерица.
— А… Не очень. Слегка за семьдесят.
— Ничего. Опыт в этом деле не помеха. Черкни-ка мне её адресок!
— Не дам… А то ещё отобьёшь девушку!
— Запросто. Я такой!
— По вам — и не скажешь, — улыбнулась Ольга. — Вот бывший сослуживец Яры, о котором я уже однажды упоминала, тот — да. Мы, бабы, всяких ловеласов за версту чуем.
— Что ж: не хочешь знакомить — и не надо. Мы себе другую найдём. Немного моложе, но не менее мастеровитую.
— С Богом! — охотно согласился Яра. — Давай ещё по единой, дабы не перебивать закуской этот непревзойдённый смак.
— Не возражаю. А вы, уважаемая Ольга Александровна?
— Воздержусь. За вами разве угонишься?
— Точно, — не стал уговаривать её Копытцев. — Наливай… А я пока икоркой слегка побалуюсь… Святое дело: в начале банкета принять пару ложечек, как говорят в южных губерниях, — кавиара…
— Что это даёт? — поинтересовался Плечов.
— Значительно отсрочивает и маскирует признаки опьянения, — объяснил Алексей Иванович.
— Зачем тогда пить, если не пьянеть? — искренне удивилась Фигина, для которой и пятьдесят граммов водки были непомерной дозой. — Лучше рюмочку-другую — и в аут. Дешевле будет. И выгодней для семейного бюджета.
— Согласен! — повторил старый трюк с голосом наркома Цанавы Ярослав.
Все засмеялись.
И в это время из кухни, располагавшейся через комнату от зала, в котором проходило пиршество, раздался страшный грохот.
Все трое мгновенно сорвались со своих мест и бросились туда, откуда доносились напугавшие их звуки.
Оказалось, что Павлик обнаружил ананасы, лежащие на столе в обычной сетке, и попытался разрезать один из них не самым острым столовым ножом. Но что-то пошло не так. Плод раскололся на две почти равные части, а сам юродивый рухнул на пол, потянув за собой скатерть с целой горой посуды, которую чуть ли не полдня старательно перемывала бедная Фигина.
К счастью, никаких серьёзных травм при падении Павлик не получил — если не принимать в расчёт несколько неглубоких порезов на руках, которые не стали даже бинтовать — просто замазали зелёнкой.
Звон посуды разбудил и Шурика.
Малыш следом за взрослыми поспешил на выручку своему непутёвому «няню» и был вознаграждён самым большим куском ананаса. Впрочем, остальные тоже достались ему и Павлику…
Выпили по третьей. Закусили горячим.
После этого объявили небольшой перерыв, во время которого Ольга кормила, как она говорила, «детей» (что недалеко от истины, ибо считать взрослым нетрудоспособного инвалида, было бы неправильно), а мужчины болтали о своих делах за щедро сервированным кухонным столом — гарэлку и часть закуски они, естественно, взяли с собой. Куда ж без этого?
Суть всей беседы, в основном вертевшейся вокруг научных и бытовых проблем, полностью пересказывать нет надобности, поэтому попытаюсь сосредоточиться лишь на самых значимых её местах, имеющих прямое отношение к служебной деятельности наших героев.
Итак…
— Первым делом, скажи мне, этот паренёк — сын Фёдора Алексеевича? — спросил Копытцев.
— Да. Павлик. Как ты догадался?
— Цанава доложил. Раньше мы и не подозревали о его существовании… Он всё время жил в Несвиже?
— Да. При костёле Божьего Тела.
— Странная, на мой взгляд, история…
— Я бы не сказал. Обычная.
— Других детей у Фролушкиных не было?
— Нет.
— Прах профессора ты конечно же доставил в Москву?
— Естественно. Он мечтал и после смерти быть рядом с Настасьей Филипповной.
— Первой супругой?
— Да.
— Постой… Она… в шкатулке, которую едва не выбросила Ладогина?
— В том-то и дело.
— Вот это любовь. Вот это верность! Классика!
Плечов наполнил рюмки.
— Светлая им память! Давай, не чокаясь, — обронил он печально.
— Давай…
Помолчали. Потом капитан показал на бутылку:
— Ох и хороша же гадость. На чём её настаивали?
— Секрет фирмы. Честно говоря, и сам не знаю.
— Да уж… В Москве такой не гонят.
— Точно. Скажу тебе больше: когда наши войска вошли в Западную Белоруссию, самогон стал там чуть ли не самой главной валютой. Местное население расплачивалось им за всё: помощь в хозяйстве, мелкие и крупные услуги, продукты питания, за тушёнку и сгущёнку, которая, как ты знаешь, у красноармейцев на славу.
— Что, у клятых империалистов уже и сгущёнки своей нет? — недоверчиво покосился на Ярослава Копытцев.
— Ну почему же — есть. Только не такая вкусная.
— Странно… Там ведь тоже Белоруссия. А где Белоруссия, там непременно самые лучшие молочные продукты.
— Маленькое уточнение.
— Ну…
— Там, где советская Белоруссия!
— О, правильно, за неё мы сейчас и выпьем!
— Давай! За самую качественную в мире продукцию Рогачёвского молочно-консервного комбината! Ура, товарищи!
— Рогачёв… Это на востоке республики? — насторожился Алексей Иванович.
— Да. В Гомельской области.
— Прекрасно. Память пока не подводит. Наливай!
* * *
— Ух… Кажется, мне пора собираться домой! — пожаловался Копытцев, взглянув на часы.
— Что, взяло?
— Ещё как. Славная гарэлка. На пять баллов!
— Будем закругляться?
— Временно. Пока не откроется второе дыхание.
— Может, тебе лучше остаться?
— Пожалуй… Топать среди ночи через всю Москву — признаюсь, весьма сомнительное удовольствие.
— Места у нас хватает. Отведём тебе отдельную комнату. Лучшую кровать с новым бельём — этого добра у профессора, как оказалось, целый комод.
— Договорились. Продолжим общение?
— С удовольствием.
— О чём ты судачил с Генеральным?
— Секрет фирмы…
— У тебя есть тайны от руководства?
— Есть.
— Получил на то разрешение?
— Так точно. На самом верху.
— Понял. Не буду настаивать. Пойдём
