Гвоздев, пользующийся свободой передвижения по судну, вышел на палубу. В зрительную трубу, взятую у подштурмана Харлама Юшина, стал разглядывать побережье. Смотрел и не узнавал. Охотский острог со времени его последнего пребывания стал приобретать вид настоящего порта. В устье Охоты возвышались двухэтажные каменные строения. На эллингах ясно были видны остовы двух строящихся кораблей. Чуть поодаль чернели длинные бревенчатые строения – то ли казармы, то ли магазины. Над стоящим в отдалении старым острогом маячила маковка новой церкви.
– Михайла Спиридонович, будьте добры вернуться в кубрик, не велено вам тут находиться, – попросил Юшин и объяснил: – Таково приказание господина Хитрово.
Юшин был наслышан о камчатских заслугах Гвоздева и вел себя уважительно. Гвоздев вернул ему трубу и спустился в кубрик.
Хитрово появился, когда пробили третьи склянки пополудни.
Гвоздева, Спешнева и Генса вывели на ют. Хитрово в сопровождении коренастого офицера в длинном плаще и надвинутой на глаза шляпе подошел к арестантам. Офицер показался Гвоздеву знакомым. Но припомнить, кто это, он за короткое время не смог.
– Прощайте, господа, – сухо сказал Хитрово. – Передаю вас и ваши бумаги в распоряжение командира Камчатской экспедиции его высокородия капитан-командора Беринга. Господин флотский мастер доставит вас к нему, – приложив руку к треуголке и откланявшись офицеру, удалился.
По веревочной лестнице спустились в шлюпку. На носу её сидело два гренадера. Сопровождающий офицер уселся на корму. Ему с борта на веревке подали зажжённый масляный фонарь, гребцы оттолкнулись от бота, и шлюпка отчалила.
До самого берега, как только свет от фонаря падал на лицо офицера, Гвоздев ловил себя на том, что где-то видел его. Но только когда офицер отдал приказ гребцам осушить весла, узнал соученика по Морской академии Дементьева.
Дементьев сильно изменился за пятнадцать лет: возмужал, над сурово сжатыми губами – острыми пиками вверх чернели усы. И все-таки это был он – давний друг-приятель Аврашка Дементьев, с которым столько вместе пережили!
Гвоздев радостно улыбнулся старому товарищу, когда они встретились глазами.
Но Дементьев не ответил на его улыбку и отвернулся, словно они прежде никогда не встречались.
1
С раннего утра за окном академии по кривой промозглой улочке Морской слободы шастали грудастые разбитные девки в шалях, пестрядях, разносили клюкву в плетёных коробах – клюковничали. Повернувшись к ледяному ветру спиной, на разные голоса зазывали покупателей:
– Иду по скользкому по льду, несу клюкву нежную, подснеженную, крупную, свежую, манежную, холодную, студёную, ядрёную, клюкву… – охрипшим голосом зычно выкрикивала одна.
Её более статная товарка перебивала другой немудрёной присказкой:
– Эх-ва, клюква-бабашка, брали Наташки, брали-подбирали, с кочки на кочку ступали, лапоточки потоптали, сарафаны поободрали, в Неву-реку покидали, а Нева-река не принимает, ко берёжку прижимает, ко берёжку-бережку, ко зелёному лужку!
И вновь голосила первая:
– Приехала клюква из Питербурга в Москву, да к каменному мосту, в Москву на площадку, а там берут ягоду сладку, ягоду клюкву, хорошу да крупну. Налетай! Покупай! Клюква вкусна аки уста! Кто смелей, целуй скорей!
Михайло Гвоздев, Дмитрий Овцын и Абрам Дементьев сидели за последней партой и то и дело таращились в окно, переговаривались шепотом. Обсуждали они вовсе не прелести бойких девах или их присказки, а то, как сбежать на ближайшую верфь, где нынче спускают на воду новый фрегат «Мальбург». Сделать это надо было незаметно и успеть вернуться в академию до предобеденного построения. Самовольно уйти в город и не попасться считалось среди гардемаринов особой доблестью. Поимка же стоила нарушителю публичной порки и карцера.
– Попадемся, видит Бог, попадемся! Будут нам розги! – предостерегал друзей осторожный Дементьев.
Гвоздев тоже колебался:
– Может, попадемся, а может, и пронесет…
– Нам же, господа гардемарины, вскорости кораблями командовать, в бой идти! А вы боитесь берёзовой каши… – Овцын, их всегдашний закопёрщик, был неукротим. – Кто трусит, может не ходить, а я дерзну!
– Трусов здесь нет…
Время от времени они поглядывали на учителя географии – сухопарого немца в напудренном парике – герра Циркуля, как прозвали его гардемарины за угловатость и острый, как игла, взгляд. Герр Циркуль в это время водил указкой по висящей на доске меркаторской карте. Когда указка останавливалась, гортанно вопрошал:
– Вас ист дас? – и тыкал указкой в одного из учеников. Тот вскакивал и произносил название порта или гавани. Если ответ был не верен, указка перемещалась к соседу, потом к следующему гардемарину. И так до тех пор, пока истинное название не было произнесено. Тогда герр Циркуль кривил губы в улыбке:
– Зэр гут![55] – и указка снова отправлялась в путешествие по морям и континентам.
Дементьев, заглядевшись в окно, пропустил момент, когда указка с карты перекочевала в его сторону:
– Вас ист дас? – резануло по ушам, как свист боцманской дудки.
– Отвечай, – толкнул его Гвоздев, – отвечай, Авраша, тебя!
– Вас ист дас? – настойчиво вопрошал герр Циркуль.
– Я не знаю, ваше благородие, – выдавил Дементьев.
– Плёхо! Шлехьт! – и без того узкие губы учителя вытянулись в еле заметную ниточку, он похлопал круглыми птичьими глазами и перевёл указку на Овцына.
– Дас ист Камчатка, герр… – Овцын чуть не произнес «Циркуль», но вовремя спохватился: – Герр лерэр…[56]
– Зэр гут…
На перемене они юркнули в черный ход, выбежали на улицу.
Овцын спросил:
– Что ж ты так оплошал, Аврашка? Я же тебе подсказывал… Камчатка!
– Так подсказывал, что я ничего не слышал!
– А ты уши мой с мылом! И мозгами шевели!
– Ну, это уже оскорбление, господин гардемарин… – Дементьев потянулся к короткой шпаге, висящей на боку.
Овцын остановился и тоже схватился за шпагу.
– Что вы? Что вы? Перестаньте, братцы! – встал между ними Гвоздев. – Забыли? Дуэли во флоте запрещены высочайшим указом. Тут не берёзовый веник, а пенька… Да и что за повод? Обычная шутка. Помиритесь, прошу вас! Дайте друг другу руки!
Овцын и Дементьев не стали дуться. Обменялись рукопожатием, обнялись и как ни в чем ни бывало, побежали дальше.
На углу улицы они налетели на продавщиц клюквы, опрокинули одну девку на землю вместе с коробом. Это только позабавило. Они даже не остановились. Не обращая внимания на вопли клюквениц, понеслись дальше, в сторону верфи. От раздавленных сапогами ягод за ними ещё долго тянулся тёмно-красный, кровавый след…
