Овцын и Дементьев не стали дуться. Обменялись рукопожатием, обнялись и как ни в чем ни бывало, побежали дальше.
На углу улицы они налетели на продавщиц клюквы, опрокинули одну девку на землю вместе с коробом. Это только позабавило. Они даже не остановились. Не обращая внимания на вопли клюквениц, понеслись дальше, в сторону верфи. От раздавленных сапогами ягод за ними ещё долго тянулся тёмно-красный, кровавый след…
Около верфи уже толпился петербургский люд. Пробившись в первые ряды, гардемарины не сдержали возгласов восхищения:
– Ух ты, лепота!
Всезнающий Овцын и тут блеснул осведомлённостью:
– Я слышал, что командиром нового фрегата назначен капитан второго ранга Беринг. – Заметив, что эта новость не произвела на друзей должного впечатления, спросил: – А вы знаете, что в гнездо киля всегда закладывается золотой рубль?
– А я слышал, что серебряный… – заспорил Гвоздев.
– Глядите, братцы, сам государь и государыня!
По толпе прошёл шум, все повернули головы к подъехавшей карете.
Дементьев едва успел разглядеть длинную фигуру императора и статную румяную императрицу, как их заслонили флотские и статские чины. Следом прибыли архиепископ и другие священники.
Начался молебен:
– Царю Небесный, утешителю душе истины иже везде сый и вся исполняй… Сокровище благих и жизни подателю, прииди и вселися в ны и очисти ны от всякия скверны и спаси блаже души наше…
Когда судно освятили, выбрав ему в небесные покровители Николая-угодника, раздалась зычная команда:
– Отдать кормовые упоры! Отдать носовые упоры! Руби задержник!
Вразнобой застучали топоры, и фрегат – кормой вперед – медленно пополз по стапелям, смазанным бараньим жиром…
В этот момент императрица ловким броском разбила о форштевень бутылку с игристым вином. Раздались аплодисменты и крики «Ура!».
Фрегат двигался по салазкам, всё ускоряя ход, и наконец с шумом сошел в Неву и закачался на волнах под грохот салюта и восторженные крики собравшихся.
– Виват! Слава русскому флоту! – во всю мощь вопили гардемарины.
…Вечером этого же дня они оказались на гауптвахте. Их выдал кто-то из соучеников. В карцере они поклялись никогда не предавать друг друга, быть вместе до конца.
Для Дементьева последствия похода на Неву и заключения в темнице оказались более плачевными, чем для его друзей. Он подхватил страшную простуду – инфлюэнцию, как сказал лекарь, приглашённый Филькой Фирсовым. Филька был единственным крепостным его отца Михаила Арсеньевича – отставного прапорщика, начинавшего службу денщиком знаменитого инженера Авраама Петровича Ганнибала. Ганнибал и подарил Фильку, еще мальчишкой, Дементьеву-старшему, а тот приставил его к единственному своему наследнику – Аврааму. Дал такой строгий наказ блюсти сына, что Филька боялся дышать на своего хозяина. Теперь слушая наставления лекаря, Филька тяжко вздыхал, губами беззвучно повторяя незнакомые слова, которые эскулап произносил со значением и ощущением собственной непогрешимости:
– Инфлюэнция, она же болезнь нутряная, суть лихорадикус, имеет много разных проявлений: трясовица, огневица, знобея, пералея, горькуша, крикуша, чертенея…
– Свят, свят… Чур меня! – крестился Филька и тут же крестил Дементьева, который, несмотря на недомогание, не смог сдержать улыбки.
– А тако же сия болезнь зовётся пухлея, желтея, дряхлея, дремлея или же свербея, – продолжал лекарь.
– А у барина-от мово какая эта ну, эфлюэ… эфенкция? – решился все же спросить Филька.
Лекарь смерил его с головы до ног презрительным взглядом. Важно раскланялся с Дементьевым и ушёл, оставив склянку с горьким питьем, от коего больному легче не стало. Напротив, с каждым днём он чувствовал себя всё хуже и хуже. Метался в бреду, стонал, а после и вовсе потерял ощущение времени.
Выходил его Филька самыми что ни на есть народными средствами: водкой, медом да клюквой. Водкой растирал. Клюкву толок в ступе и, смешав с медом, ложечкой кормил, как младенца.
Да так переборщил тогда Филька с этой болотной ягодой, что Дементьев до сих пор глядеть на неё без дрожи не может – сразу оскоминой рот сводит!
…Кто же ведал, что красный след от раздавленной ими, гардемаринами, клюквы, протянется так далеко? Мог ли предположить Дементьев, каким образом переплетутся судьбы друзей с его долей, сколько странных совпадений произойдет!
Командир того самого «Мальбурга» – Беринг возглавит Великую Камчатскую экспедицию, куда Дементьев будет направлен с тайным заданием. Попадёт он в число участников экспедиции благодаря ходатайству Дмитрия Овцына, который, в свою очередь, будет начальником одного из северных отрядов. Грозный директор Морской академии Скорняков-Писарев, некогда отправивший их на гауптвахту, окажется ссыльным командиром Охотского порта. Он ещё раз арестует Дементьева, теперь уже в Охотске, и сам пустится в бега, когда помощник Беринга Чириков, некогда преподававший математику в академии, штурмом возьмет острог. Именно здесь, в Охотском порту, вновь сведёт судьба Дементьева и Гвоздева…
«Всё это – не иначе, как перст судьбы…» – эта мысль не давала Дементьеву покоя с момента, как в арестованном геодезисте он узнал своего давнего друга.
Но прошло не менее недели, прежде чем он отправился на свидание с Гвоздевым в тот же самый острог, где ещё совсем недавно сам пребывал в роли узника.
2
– Ты отчего не в офицерском чине? Столько лет прошло, как из академии вышел, а всё рядовой геодезист. Или проштрафился, а, Михайло?
– Не ко мне вопрос. Не я чины определяю… – Гвоздев не сконфузился, не отвёл глаза. Помолчав, добавил: – Служил честно, как учили… А что до сих пор без офицерских эполет, так разве сие к честному имени и к службе какое-то отношение имеет, а, господин флотский мастер?
Дементьев уловил поддёвку, погладил перевязь шпаги, но спросил вполне миролюбиво, с той шутливой интонацией, которая прежде была принята в их дружеском кругу:
– Как же ты, любезный, со своей честностью здесь оказался?
Гвоздев не поддержал такой тон и ответил, уже не скрывая раздражения:
– Об обстоятельствах и причинах моего ареста в сопроводительных бумагах должно быть сообщено, милостивый государь!
Разговор не клеился. Не было меж ними того прежнего равенства, которое одно уже – важнейшее основание для дружбы и верный повод для искренности: один был подследственным по государеву делу, а другой – его невольным конвоиром.
Дементьева подобная ситуация начинала злить. Он и так рисковал, придя в острог к Гвоздеву. Рисковал вдвойне, памятуя, что кругом чужие уши, а старый приятель мог сболтнуть что-то лишнее об их дружбе, об учёбе в академии, которую они вместе якобы окончили… Но и не прийти, предать тем самым давнюю клятву Дементьев не мог. Посему и дерзнул явиться в острожную тюрьму, где томились арестанты.
