Божественный Либий верил в свою звезду, он вел свои легионы к Арлю, заранее предвкушая победу. По словам дозорных, численность готов едва ли достигала двадцати тысяч человек, а значит, силы противоборствующих сторон были почти равны. Высокородный Модест, успевший накануне похода перемолвиться словом с Афранием, старательно поддерживал наступательный порыв императора, преуменьшая силы рекса Тудора. Комит считал Либия Севера выскочкой, глупым юнцом, которого римские интриганы протащили во власть, дабы удовлетворить собственные амбиции. Ненависти он к нему не испытывал, разве что легкое презрение. Раз сиятельный Афраний считает, что смерть Либия послужит возвышению Рима, значит, быть по сему. Злобу Модест затаил совсем на другого человека. Именно префект Ратмир, погубивший божественного Майорина и повинный в мучениях самого Модеста, должен был пасть в результате поражения Либия. Сиятельный Афраний твердо обещал ему это, заверив комита, что никто с Ратмиром церемониться не будет и что новый император, назначенный в Рим божественным Львом, везет в седельной сумке смертный приговор сыну матроны Пульхерии.
— По моим сведениям, божественный Либий, префект Ратмир во главе десяти легионов уже переправился через Рону и теперь стремительно продвигается к Арлю, — доложил императору комит Модест.
— Ты полагаешь, что без его помощи мне не справиться с рексом Тудором? — нахмурился Либий.
— Я бы подождал, — отвел глаза Модест, — но решать в любом случае тебе.
Император так стремительно двигался к Арлю, что вполне мог опередить варваров княжича Сара и бургундов князя Драгомана, спешивших на помощь Тудору. Что же касается Ратмира, то, по сведениям, полученным от Эгидия, тот прочно увяз под Паризием. Но даже если префект, узнав о нашествии готов, двинется на помощь императору, сын Авита сделает все, чтобы не дать своему заклятому врагу переправиться через Рону. Божественный Либий внял совету комита и остановился именно там, где его враги уже успели приготовить для него ловушку. Главной заботой высокородного Модеста было сохранение римских легионов, которым предстояло бесславно проиграть грядущую битву. К сожалению, далеко не все трибуны разделяли мнение комита о молодом императоре, многие видели в нем надежду Рима, будущего великого цезаря и готовы были жизнь положить ради его торжества над спесивыми варварами. Разубеждать верных сторонников Либия было бесполезно и небезопасно, а потому комит поставил в известность о планах заговорщиков только тех трибунов и комитов свиты, коим безусловно доверял. Таковых оказалось немного, всего пять человек, но именно от их поведения во многом зависел исход битвы. Ее следовало проиграть так, чтобы ни у кого не возникло сомнений в бесчестности самого Модеста, ибо в противном случае ему придется дорого заплатить за свое предательство. У Либия Севера в Риме было немало сторонников, не говоря уже о сиятельном Ратмире и высокородном Марке. Последнего Модест особенно опасался: этот буйный молодчик вполне мог учинить спрос с человека, погубившего его брата.
Легионеры не стали строить укрепленный лагерь, поскольку божественный Либий не собирался надолго задерживаться в этих местах. Его целью был Арль, и он собирался вернуть этот город под свою руку, безотносительно к тому, поспеет к нему на помощь Ратмир или нет. Модест, уже успевший получить весточку от Ореста, разубеждать императора не стал. Исход предстоящий битвы был предрешен, осталось только дождаться утра, дабы подсчитать приобретения и потери.
Готы появились в поле зрения римлян рано по утру, когда еще не успела высохнуть роса, павшая на зеленую траву в ночную пору. Божественный Либий поднялся на холм, чтобы лично полюбоваться римскими орлами, вознесшимися над огромным полем. Легионы уже выстроились в фалангу и ощетинились копьями. Клибонарии сосредоточились у подножья холма и ждали только сигнала, чтобы ринуться в атаку.
— А что это за люди справа? — неожиданно спросил император, указывая на кромку леса.
— Это дозорные сиятельного Ратмира, — соврал, не моргнув глазом Модест. — Я жду подхода основных сил префекта в течение ближайшего часа. Они ударят готам в тыл и тем самым облегчат нам задачу. Если ты не возражаешь, божественный Либий, то я сам поведу клибонариев в атаку. Мы ударим готам во фланг и тем самым отвлечем на себя конницу рекса Тудора.
— Клибонариев поведу я, — надменно бросил Либий. — А ты, комит Модест, двинешь фалангу вперед сразу же, как только мы войдем в соприкосновение с готами.
Пятьсот гвардейцев во главе с императором рысью спустились с холма и присоединились к клибонариям. Комит Модест с усмешкой наблюдал за божественным Либием, скакавшим вдоль рядов римлян, изготовившихся к атаке. Позолоченный шлем императора был украшен султаном из алых перьев, хорошо видимых не только своим, но и чужим. Либий вскинул руку, и клибонарии, развернувшись в лаву, бурным потоком понеслись в сторону застывших в неподвижности готов. Рекс Тудор почему-то не торопился вводить конницу в битву и позволил клибонариям смять правый фланг своих пехотинцев. Конные римляне смешались с пешими готами в кровавый клубок, который медленно покатился по зеленому полю, к восторгу легионеров, приветствовавших победу божественного Либия громкими криками.
— Трубите наступление, — обернулся к сигнальщикам комит Модест. — И да поможет нам Бог.
Фаланга дрогнула в предвкушении кровавой забавы и двинулась вперед. Легионеры сомкнули щиты и ощетинились копьями. Сто пятьдесят шагов, отделявших их от готов, они проделали в мгновение ока. Чиновники свиты императора, стывшие конными истуканами на холме, услышали страшный треск — копья римлян ударили в щиты врагов. Пехота Тудора, уже теснимая с фланга клибонариями, стала медленно пятиться назад. Их ряды стали распадаться, казалось, еще немного, еще одно усилие — и готы побегут, бросая на окровавленную траву щиты и копья. Чиновники свиты ликовали за спиной Модеста, но сам комит смотрел не на поле битвы, а на заросли, из которых густо валила пехота. Варваров было так много, что они буквально заполонили пространство между холмом и наступающей римской фалангой. Крики ликования сменились криками ужаса, ближники божественного Либия вдруг осознали, что битва проиграна и что самое время спасаться бегством. Комит Модест первым развернул своего коня и стремительно ринулся с холма в сторону противоположную той, где истекала кровью римская пехота, атакуемая в лоб, с тыла и с флангов. Впрочем, далеко ускакать свите божественного Либия не удалось: перепуганные комиты и охранявшие их гвардейцы натолкнулись на конных варваров, как раз в это мгновение огибающих холм. Сопротивление было бессмысленно, а потому Модест придержал коня и мгновенно спешился, признавая тем самым свое поражение. Подскакавший варвар принял из рук комита меч и тут же вернул его хозяину.
