Конечно, у нее было о чем думать и без этого. Петиция, поданная дожу, была отклонена, и это очень расстроило Мариэтту, хотя она с самого начала не тешила себя призрачными надеждами. И несмотря на то, что ее письма к томящемуся в застенках супругу не утратили оптимистического тона и дышали любовью, она чувствовала, насколько подавлен был Доменико, и могла лишь надеяться, что он не сломается в изоляции и не утратит рассудок. Иное дело Элена, не обладавшая выдержкой Доменико! Несомненно то, что она пока оставалась в ясном уме, и это делало ей честь, но ведь так тоже не могло продолжаться до бесконечности, и каждый прожитый в заточении день неумолимо приближал ее к смерти.
Кроме того, был еще и Данило, о котором Мариэтта была обязана заботиться. Она отказалась от первоначального плана отправить его к своим друзьям, как собиралась, оставив его у них до тех пор, пока мальчику не исполнится год. В свои восемь месяцев он по ночам запросто мог перекричать свою сестренку, и Мариэтта уже начала опасаться, не вылезет ли наружу ее секрет. Пока никто из продавцов лавки никак не комментировал детские ночные крики, но ведь достаточно было кому-нибудь, кто способен был усмотреть в этом нечто подозрительное, как следует порасспросить их, и конец. Сразу же пошли бы толки среди покупателей, а через неделю об этом бы узнала вся Венеция. Если бы только Доменико смог увидеть своего сына до того, как она отправит его в деревню! Адрианна пообещала отвезти Данило в дом Изеппо во время следующего приезда Франчески, и Мариэтта уже сейчас понимала, что не сможет отдать ребенка в чужие, хоть и добрые и заботливые руки.
Ежедневно она посвящала несколько часов Лукреции, готовя ее к первому выступлению перед публикой. Намечался какой-то благотворительный концерт, и публика ожидалась избранная. В этом выступлении не принимали участия профессионалы — их не было ни среди певцов, ни среди музыкантов, и реакция зрителей, обычно посещавших подобные мероприятия, в будущем, несомненно, поможет Лукреции поверить в себя, чего в настоящее время ей так не хватало. Особенно беспокоиться было не о чем — если ты сольный исполнитель в Венеции, то от приглашений не будет отбоя. Что ни день здесь происходили вечера, посвященные какому-нибудь празднику, или просто светские развлечения, и ни одно из них нельзя было и вообразить себе без чарующего голоса какой-нибудь примадонны. К этому и готовила сейчас Мариэтта свою подопечную.
В то утро, когда должен был состояться этот концерт, Мариэтта зашла в мастерскую. Леонардо согласился, чтобы она участвовала в изготовлении масок, заказанных Филиппо для Элены. Основная и наиболее простая часть работы уже была сделана другими мастерами, но она взяла на себя завершающую отделку и их украшение. Мариэтта представления не имела о том, суждено ли Элене их увидеть, но под шелковое покрытие одной из них она умудрилась положить записку. Вторым делом было нашить на маску определенный знак, который натолкнул бы Элену на поиски этой записки. И когда Мариэтта занималась декорированием этой маски, ее вдруг осенило, как она сможет проникнуть во дворец, не вызвав ни у кого подозрений. Но для. этого ей была необходима схема расположения комнат, по крайней мере, части дворца.
В полдень Мариэтта впервые увидела свою ученицу на сцене. Лукреция спела два произведения. После концерта она поспешила в Оспедале, чтобы встретиться с Бьянкой. Мариэтта разыскала ее во время репетиции в одном из залов для прослушивания. Увидев ее, Бьянка обрадованно улыбнулась и, отложив флейту, прикрыла нотную тетрадь на пюпитре.
— Ты пришла как раз вовремя, Мариэтта! — воскликнула она. — Я только что закончила репетицию.
— Хорошо. Что нового?
— Через месяц я играю в составе одного квинтета.
— Вот это прекрасно. — Когда они уселись на скамейку, Мариэтта перешла к делу. — Я пришла просить тебя об одном одолжении. Не можешь ли ты нарисовать план расположения знакомых тебе помещений дворца Челано и обозначить, как удобнее всего найти апартаменты Элены?
— А для чего тебе это понадобилось? — в голосе Бьянки послышалось подозрение. — Тебе же извести но, что кого-кого, а тебя Филиппо меньше всего желает увидеть у постели своей жены.
— Если ты поможешь мне проникнуть во дворец так, чтобы Филиппо об этом не узнал, когда ты будешь там в следующий раз, то я, возможно, все же увижусь с ней.
На лице Бьянки отчетливо проступило прямо-таки ослиное упрямство.
— Ну, всем известно, что ты из тех, кто считает, что непременно одержит победу там, где другие терпели поражение. Так вот, ничего у тебя не выйдет. Филиппо и так сделал все, что было в его силах, чтобы Элене было лучше. Монахини не раз обращались к ней через закрытую дверь, да так и не получили ответа. Они молились за нее, но все было напрасно. Я сама немало времени простояла под дверью ее спальни, играя на флейте, а сколько раз я молила ее впустить меня и поговорить со мной! — Глубоко вздохнув, Бьянка с вызовом продолжала: — Я никогда не оскорблю доброе отношение ко мне Филиппо тем, что по твоей милости стану заниматься всякими темными делишками за его спиной. Сама не стану и тебе не позволю!
Мариэтта, схватив ее за плечи, с силой встряхнула.
— Девчонка! Дурочка! Опомнись! Филиппо — негодяй и распутник, каких свет не видывал! Ему все равно, что будет с Эленой!
— Нет, не все равно! — выкрикнула Бьянка ей в лицо, пытаясь освободиться от цепких рук Мариэтты. — Он мне рассказывал, как всегда любил и лелеял ее!
— Вот как? Лелеял? Это он-то? Что же еще он тебе наговорил? — Когда Мариэтта заметила, что на лице Бьянки проступила краска стыда, она еще сильнее сжала плечи девушки. — То, что ты красавица? Что ты самая желанная для него? Неужели ты, глупая, не видишь, что он спит и видит, чтобы совратить тебя?
— Он слишком благородный человек, чтобы пойти на это! — Бьянка уже почти кричала, ее лицо исказилось гневом. — А мне бы этого очень хотелось! А что до Элены, то ей уже все равно, потому что она никогда его не любила! Для нее он был и остается пустым местом!
Мариэтта отпустила ее и тут же отвесила ей пощечину.
— Никогда, слышишь, никогда больше в моем присутствии не смей оскорблять Элену. Кем мог быть для нее муж, который так по-скотски обходился с ней? Избивал до синяков! До крови!
— Ложь! Все это ложь! — Бьянка вскочила, схватившись за щеку, глаза ее пылали гневом праведным. — Да ты просто ревнуешь! Ревнуешь, потому что у нас с Филиппо любовь, а твой муж Торризи заперт в тюрьме. Но тебе никогда не натравить меня на Филиппо! Думаешь, мне безразлично, в каком состоянии Элена? Нет, ошибаешься, не безразлично. И я люблю ее, как родную, но что я могу поделать, если ей уже никогда не станет лучше? Я и так все сделала, чтобы помочь ей, и сейчас помогаю. Я никогда не перестану помогать человеку, если вижу, что остается хоть какая-то надежда. И нет ничего плохого в том, чтобы проявить свое доброе, дружеское, да, да, дружеское, не больше, участие к человеку, снедаемому горем, как это делаю я!
