Похоже, Лечицкий тоже понял, что Малевич все еще боится говорить прямо. В лице полковника что-то неуловимо изменилось, и он жестко произнес:
— Послушай, давай без обиняков! Говори, что нужно.
— Ну, я проведать пришел… — начал Малевич и, какую-то секунду поколебавшись, все же сказал: — А вот капитан познакомиться хотел…
— Капитан? — бровь Лечицкого поползла вверх. — Он разве не окруженец?
Вопрос помогал избежать каких-либо объяснений, и молчавший до сих пор Усенко решительно вмешался:
— Я не окруженец. Я прислан специально.
— Между прочим, капитан — участник зимнего разгрома немцев под Москвой, — вполголоса, но со значением, добавил Малевич.
— Ну, зачем же меня агитировать? — В глазах Лечицкого мелькнул злой огонек. — Я, к сожалению, давно не мальчик и все понимаю. И спрошу прямо, что же интересует капитана-десантника?
Приставка «десантник» была явно не случайной, и Усенко, по достоинству оценив умение Лечицкого вкладывать в минимум слов максимум информации, сказал напрямик:
— Пока что меня интересуете вы, пан Лечицкий.
— Прекрасно. Спрашивайте. И по возможности, без словоблудия.
Лечицкий говорил спокойно, и только пальцы рук, перебиравшие кисточки пледа, выдавали волнение.
— Постараюсь, — Усенко кивнул. — Скажите, вы белогвардеец?
— Да! — Лечицкий медленно наклонил голову. — Но с одной оговоркой. Я служил у Деникина до сто сорок пятого приказа.
Упоминание номера явно имело какое-то свое значение, но уточнять его Усенко не стал, а просто спросил:
— И что, потом перешли на сторону республики?
Вопрос, против воли Усенко, прозвучал весьма иронично. Во всяком случае, Лечицкий его так воспринял и саркастически усмехнулся.
— Молодй человек! Знаете, у нас в Житомире в революцию был «святой». Обвешивался в базарный день зеркалами, вставал против солнца и предлагал солдатам себя расстреливать. А однажды обнаглел и встал сдуру под пулеметную очередь. Дальнейшее, надеюсь, понятно? Так вот, я не этот «святой», но немцам вас не продам и если нужна информация, достану. На большее, увы, как видите, уже не гожусь…
Что бы ни говорил полковник, подтвердить его обещания можно было только делом. Однако сейчас Лечицкий сказал эти слова с такой подкупающей искренностью, что Усенко сразу отбросив мысль о проверке, высказался предельно откровенно:
— Если честно, то это максимум, на что я рассчитывал.
— Ну что ж… — грустно усмехнулся полковник. — Тогда осталось обсудить детали.
Малевич с Усенко переглянулись, потом оба облегченно вздохнули и, заметив широкий, приглашающий жест Лечицкого, дружно подсели почти к самому камину, возле которого уже стояло кресло хозяина…
* * *
Оранжевые языки пламени рвались вверх и играли веселыми отблесками по вычурной каминной решетке. Совсем как в детстве, глядя на огонь, полковник Лечицкий с печальной ясностью осознавал, что единственное место, где он еще может ощущать тепло, — тут…
Внезапно в гудение пламени начали вплетаться другие, посторонние звуки. Некоторое время полковник прислушивался, потом тихонько ругнулся и, придерживая рукой волочащийся по полу плед, прошел в коридор к маленькому, выходившему во двор окошку.
Да, слух его не подвел. Знакомый мышасто-серый БМВ герра Хюртгена разворачивался у крыльца, а похожий сверху на бельевую лохань бронетранспортер охраны, рыча мотором, маневрировал в воротах.
Пожалуй, сегодня немцы были совсем некстати, и, хотя к их приезду все было готово, Лечицкий вздохнул. Полковник надеялся, что по позднему времени они уже не приедут. Но гость есть гость, и, отбросив плед, Лечицкий начал снимать халат…
Когда он спустился вниз, Хюртген был уже в доме и, беспокойно вертясь на месте, смущенно потирал руки. Рядом с «герром бароном» майор четко ощущал свою бюргерско-лавочную сущность, а знакомство полковника с самим рейхсминистром заставляло его даже заискивать перед Лечицким.
— Герр майор, для меня вы всегда приятный гость… — Лечицкий великолепно изобразил радушие. — Не будем разводить китайские церемонии, время к вечеру, так что прошу вас прямо к столу.
— Вы так любезны, герр барон! — расплылся в улыбке Хюртген. — Приветствовать вас, мой долг, но… герр барон, я специально зашел сюда, если можно, на два слова…
Хюртген начал слегка путаться, но, судя по всему, ему действительно надо было сказать что-то с глазу на глаз, и Лечицкий кивнул.
— Слушаю вас…
— Видите ли, герр барон, я взял на себя смелость пригласить к вам некоего господина Голимбиевского…
— Ну и что? — пожал плечами Лечицкий. — Я только рад, одним гостем больше.
— Я полагаю, у него к вам дело, но если вы не настроены…
— Почему же? Очень даже настроен… Кстати, кто он?
— Весьма влиятельный националист. Имел вес при Скоропадском и потом, насколько я знаю, был связан с самим Петлюрой.
— Ну что ж… достойная личность… Только вот вам-то он зачем?
Хюртген никак не ожидал такой проницательности и под насмешливым взглядом Лечицкого чуть растерянно пояснил:
— Видите ли, ну, вы знаете, в лесах появились банды, а вы тут на отшибе, и я беспокоюсь, а он может гарантировать безопасность…
— Ах, вы имеете в виду эту польско-украинскую свару?
— Именно так, — Хюртген важно наклонил голову и, наверняка кого-то цитируя, явно не к месту, заявил: — К сожалению, поляки не поняли своей европейской отвественности за борьбу против большевизма, и нам пришлось опереться на другие силы…
— Да помилуйте, пускай эта шелупонь сама выясняет свои отношения, а нас, мой дорогой Хюртген, ждет званый ужин! — и с самым безмятежным видом Лечицкий, подхватив герра майора под руку, увлек его за собой…
В гостиной Лечицкого уже ждал человек в чем-то очень похожий на него самого. Такая же бородка, усы и к тому же пенсне, только очки пана Лечицкого вызывающе поблескивали золотом, а у гостя с неприметной оправы свешивался вниз старомодный шнурок.
Войдя следом за Лечицким, Хюртген повертел головой, как будто ему внезапно стал тесен ворот мундира, и церемонно представил:
— Господин барон… Пан Голимбиевский…
— Очень приятно… Прошу!
Лечицкий гостеприимно показал на кресла и, как только гости расселись, заметил:
— Мне почему-то кажется, пан Голимбиевский, что вы имели дело с печатным словом…
Голимбиевский бросил на Хюртгена красноречивый взгляд и с готовностью ответил:
— Вы очень проницательны, господин барон. Не только имел, но и сам печатался, а после 17-го года был сотрудником Харьковской газеты «Ридне слово».
