— Нет, нет, говорите прямо, — резко сказал он. — Да или нет, мосье де Беро?
— Да, ваше эминенция, — неохотно ответил я.
Повторяю, какой выбор был у меня?
— Вы доставите его в Париж живым. Он знает кое-что, и потому он мне нужен. Вы понимаете?
— Так точно, монсеньер.
— Вы проникнете в его дом, как сумеете, — выразительно продолжал он. — Для этого вам потребуется изрядный запас стратегии, и хорошей стратегии. Они ужасно подозрительны. Вы должны обмануть их. Если вам не удастся обмануть их или ваш обман откроется не вовремя, я думаю, мне больше уже не придется иметь с вами дело или вторично нарушать свой эдикт. С другой стороны, если вы вздумаете обмануть меня, — прибавил он, и на его устах заиграла еще более тонкая улыбка, а голос понизился до какого-то мурлыканья, — то я подвергну вас колесованию, как и подобает такому неудачному игроку.
Я стойко выдержал его взгляд.
— Пусть будет так, — сказал я небрежно. — Если я не привезу господина де Кошфоре в Париж, вы можете подвергнуть меня колесованию и чему угодно.
— Прекрасно, — медленно произнес он. — Я думаю, что вы не нарушите моего доверия. Что касается денег, то вот вам сто крон. Этой суммы будет достаточно. Но если вы выполните поручение, то получите еще вдвое больше. Теперь все, кажется. Вы меня поняли?
— Точно так, монсеньер.
— Чего же вы ждете?
— А лейтенант? — робко произнес я.
Кардинал усмехнулся и, присев к столу, написал на клочке бумаги несколько слов.
— Передайте ему это, — сказал он, придя в хорошее расположение духа. — Как видно, мосье де Беро, вы никогда не получите заслуженного возмездия… в этом мире.
Глава II. «ЗЕЛЕНЫЙ СТОЛБ»
Кошфоре лежит в холмистой местности, поросшей дубом, буком и каштаном, в стране глубоких, устланных сухими листьями котловин и высоких, одетых лесами холмов. Лесистая местность, пересеченная холмами и долами, мало населенная и еще меньше обработанная, тянется вплоть до громадных снеговых гор, составляющих в этом месте границу Франции. Она кишит всевозможной дичью, — волками, медведями, оленями, вепрями. До конца своих дней великий король, говорят, любил эту провинцию и часто вздыхал по каштановым рощам южного Беарна, когда годы и государственные дела ложились тяжелым бременем на его плечи. С террас Оша вы можете видеть, как лес, то блистая яркими красками, то утопая в тени, тянется по горам и долам к подножию снеговых вершин, и хотя я происхожу из Бретани и люблю запах соленого морского воздуха, однако я мало видел картин природы, которые могли бы сравниться с этою.
Была вторая неделя октября, когда я прибыл в Кошфоре и, спустившись с последнего лесистого склона, спокойно въехал под вечер в деревню. Я был один и целый день ехал по безмолвным лесным тропинкам, устланным красноватыми буковыми листьями, пересекая чистые, прозрачные речки и зеленые еще лужайки. Я чувствовал вокруг мирную, безмятежную деревенскую тишину, которой не знал со времени моего детства, и вот почему, а может быть и потому, что к предстоявшему мне делу у меня не лежало сердце, я немного повесил нос. Откровенно говоря, мне было поручено совсем не дворянское дело, как бы вы там на него ни смотрели.
Но для человека в моем положении выбора не было, и я знал, что мое уныние недолго будет продолжаться. В гостинице, в обществе других, под гнетом необходимости или в возбуждении охоты, раз последняя будет начата, это настроение исчезнет бесследно. Пока человек молод, он ищет уединения, когда же он имеет за плечами большую половину жизни, он стремится убежать от нее и от своих мыслей. Поэтому я направился к «Зеленому столбу», маленькой гостинице на одной из деревенских улиц. Подъехав к дверям, я стал стучать рукояткой своего хлыста, ругая хозяина за то, что он заставляет меня дожидаться.
Там и сям из дверей бедных лачуг, стоявших вдоль улицы, которая представляла собою жалкое, убогое место, недостойное своего названия, на меня подозрительно поглядывали мужчины и женщины, но я сделал вид, что не замечаю этого. Наконец показался и хозяин. Это был белокурый парень, наполовину баск наполовину француз, и я не сомневаюсь, что предварительно он хорошенько оглядел меня из какого-нибудь окошка или отверстия своего дома, потому что он посмотрел на меня с какою-то мрачною сдержанностью, не выказывая никакого удивления при виде хорошо одетого путника, представлявшего настоящее чудо в этой глухой деревушке.
— Я, конечно, могу здесь переночевать? — спросил я, бросая поводья гнедого, который тотчас же опустил свою шею.
— Не знаю, — ответил тот с глупым видом.
Я указал на зеленый горшок, украшавший собою верхушку столба, водруженного против дверей.
— Ведь это гостиница, я полагаю? — сказал я.
— Да, — медленно ответил он, — это гостиница. Но…
— Но она полна приезжих, или у вас вышли все припасы, или ваша жена больна, или что-нибудь в этом роде? — сердито сказал я. — А все-таки я переночую здесь, и вам ничего не остается, как примириться с этим, равно как и вашей жене, если она у вас имеется.
Он почесал себе затылок, недружелюбно глядя на меня. Но так как он ничего не сказал, то я сошел с коня.
— Где я могу оставить свою лошадь? — спросил я.
— Я отведу ее, — мрачно ответил он, выступая вперед и беря лошадь под уздцы.
— Прекрасно, — сказал я. — Но я пойду с вами. Долг порядочного человека — заботиться о своей лошади, и куда бы я ни ездил, я слежу за тем, чтобы моя лошадь получала хороший корм.
— Она получит, — коротко ответил он, но не двигался с места, очевидно, ожидая, чтобы я вошел в дом. — Жена моя там, — прибавил он, глядя на меня.
— Imprimis, если вы понимаете по латыни, мой друг, — сказал я, — отведите лошадь в конюшню.
Он увидел, что ничего от меня не добьется, медленно повернул гнедого и повел его на другую сторону улицы. Позади гостиницы находился сарай, который я уже раньше заметил и принял за конюшню. Меня удивило, что хозяин направился с моею лошадью не туда, а на другую сторону улицы, но я промолчал, и через несколько минут гнедой был удобно водворен в лачуге, очевидно, принадлежавшей соседу хозяина гостиницы.
После этого хозяин повел меня назад в гостиницу, неся в руках мой дорожный мешок.
— Других приезжих у вас нет? — спросил я беспечным тоном (я знал, что он внимательно следит за мной).
— Нет, — ответил он.
— Очевидно, это не особенно бойкое место?
— Да.
В действительности это было более чем очевидно, и я могу сказать, что я никогда не видел более пустынного места. Лес, одевавший крутой склон, так навис над долиной, что я с удивлением спрашивал себя, как можно было бы выбраться отсюда, не будь той тропинки, которая привела меня сюда. Деревенские домики — жалкие, низенькие лачуги — тянулись в виде неправильного двойного ряда, часто прерываемого упавшими деревьями и плохо расчищенными лугами. Посредине извивался шумный горный поток. А жители — по большей части угольщики, свинопасы и тому подобные бедняки — были под стать своим хижинам. Напрасно я искал взором замок Кошфоре. Его нигде не было видно, а спросить о нем я не решался.
