– Ты смышлен, когда дело не касается учения. Разглядел, что старые, обожженные. Эти таблички дороже золота. Хранитель табличек Нанни прячет их в царском хранилище. Да будет тебе известно: этим табличкам сто лет.
Сингамиль с любопытством разглядывал табличку, положенную отцом на низкий, маленький стол, слепленный из глины.
– Ты думаешь, мне дадут эти таблички, когда я стану писцом? – спросил Сингамиль.
– Если унаследуешь мое место царского писца, тогда многое откроется твоим глазам. Все, что есть разумного на свете, записано на глиняных табличках. Там записаны тайны гадания, средства исцеления от тяжких недугов. Я видел список целебных трав. Их множество распознали жрецы и лекари. Только им ведомы эти тайны, на табличках они записаны. А еще я видел сообщения великих военачальников о покорении целых народов. Множество табличек заполнены именами пленников, перечислением увезенной добычи. Я прочел как-то донесение лазутчика, который проник за ворота осажденного города и забрался в крепость, охраняемую воинами. Он увидел подземные колодцы, тайные ходы под землей, увидел богатое оружие и припасы на случай длительной осады. Все тайное он узнал и сообщил повелителю. Чудесно это!
Писец с увлечением поучал сына. И, видя, как загорелись глаза мальчика, понял, что поучение его принесет пользу.
Вдруг Сингамиль вскочил и закричал:
– Плачут! Причитают!.. Беда случилась! Побегу узнаю!
Игмилсин, с тростниковой палочкой в руках, поспешил за сыном. По узкой извилистой улочке ремесленников, прыгая через кучи мусора, они вышли к крепостной стене и подошли к воротам, ведущим в храм Луны. Здесь толпились люди Ура. Мужчины, женщины, дети с плачем и причитанием царапали лица, валялись в пыли, выражая скорбь по великой жрице Нин-даде.
– Заболела наша великая Нин-дада! – кричали они. – Восстань, прекрасная дочь Рим-Сина! Отпустите ее, демоны зла! Оставьте нам Нин-даду!
– Что случилось? – спросил писец соседа Шигу. – О чем плачут люди Ура?
– Заболела Нин-дада, великая жрица храма Луны. Говорят, будто сама на себя не похожа, вся пожелтела, язык почернел. Пойдем ближе к воротам, – предложил Шига. – Все ждут жреца Урсина, царского лекаря.
– Он уже спустился с небесного холма! Он несет с собой исцеление! – кричали дети, бегущие впереди высокого бритоголового жреца.
Все устремились к человеку в длинной полосатой юбке с бахромой и красной накидке. На волосатой груди болтались костяные амулеты. За ним шли служители храма. Они бережно несли целебные настойки, приготовленные в святилище храма бога Нанны. Сверкали на солнце бронзовые и серебряные сосуды. Толпа любопытных окружила Урсина и его помощников, не давая пройти к воротам.
– Расступитесь! – кричал Урсин. – Я тороплюсь во дворец великой жрицы. Целебное питье спасет нашу повелительницу от тяжкого недуга. Обратитесь к богам с молитвами!
– Посмотри, – говорил писец Шиге, – серебряный сосуд в руках Урсина опоясан змеями, в нем редкостное снадобье, привезенное из Дильмуна. Я читал в одной табличке, что только жрецы храма Шамаса умеют варить это снадобье. Привозят его в серебряном сосуде.
– Пусть спасут Нин-даду, – ответил Шига, – она еще молода и верно служит богу Луны.
Когда полосатая юбка скрылась за воротами храма, женщины кинулись к Игмилсину.
– Скажи нам, мудрый писец, разве боги подвержены хворям? Разве великая жрица Нин-дада, дочь царя Рим-Сина, подобна простым человекам? Все знают, она своими руками кормит бога Луны.
Игмилсин, польщенный всеобщим вниманием, не торопился с ответом. Да и трудно было ответить на вопрос, который вряд ли смог разрешить даже верховный жрец. Подумав, писец сказал:
– Цари только наполовину боги, а наполовину – человеки. Увы, они подвержены хворям. Иначе, я думаю, были бы живы все цари Ура, жившие после потопа. Но они умерли…
– Ты мудрый человек, – сказал старый гончар. – Однако мы можем продлить жизнь прекрасной Нин-дады молитвами и жертвоприношениями.
Великая жрица храма Луны, царская дочь Нин-дада, лежала на своем роскошном ложе из драгоценного ливанского кедра, отделанном золотом. У изголовья стояли молоденькие жрицы-прислужницы с опахалами в руках. Легкий ветерок колыхал одежду повелительницы, сшитую из тончайшей ткани, доставленной из страны Марту.[5] По обе стороны ложа стояли служанки с золотыми чашами в руках. Они ждали, не пожелает ли госпожа испить прохладного целебного питья. Нин-дада стонала и выглядела очень больной. Пожелтевшее лицо похудело, желтыми были даже руки. Это пугало больную, вселяло страх. Уже второй день она страдала от боли в правом боку.
Две ночи и целый долгий день она терпела боли, прежде чем пришли лекари и заклинатели. В ту ночь, когда ей стало плохо, когда затуманилась голова и все тело словно плакало, был седьмой день месяца. Все люди Ура знали, что 7, 14, 19, 21, 28 дни месяца несчастливые, и лекарь не имеет права лечить больных в эти дни. Жрица терпела до рассвета восьмого дня, когда можно было позвать царского лекаря. Царский лекарь Урсин тотчас же прислал к больной своих заклинателей. Они принесли деревянные фигурки демона Ахазу и стали их сжигать у постели Нин-дады. Вокруг ложа жрицы стлался синий дым. Больная задыхалась, кашляла и обливалась слезами. Однако лекарь не услышал жалоб и стонов. Жрица верила в чудодейственную силу колдовства.
– Болезнь внутренностей, болезнь сердца, колики, болезнь желчи, болезнь головы, злая проказа, воспаление почек, злое брюхо, зловещий сон! Будьте прокляты именем небес! Будьте прокляты именем земли! – взывал заклинатель, простирая руки к небесам. Кусочек синего неба был виден из отверстия в потолке. – Злая болезнь печени, лукавая болезнь желчи! Дух неба, закляни ее! Дух земли, закляни ее! – повторял жрец-заклинатель.
Синий дым тянулся к отверстию в потолке. Глядя на догорающие фигурки демонов зла, жрец повторял свои заклинания, время от времени обращая свой взор к распростертой на ложе великой жрице. Про себя он подумал: «Всемогущая Нин-дада, дочь великого Рим-Сина, в большой опасности. Уж очень пожелтело ее лицо. Руки и плечи кажутся восковыми. Разве бог Луны не взял ее под свое покровительство?»
– Восстань, Нин-дада! Будь здорова, дочь великого правителя Ларсы! – Жрец сказал эти слова, вглядываясь в осунувшееся лицо великой жрицы. «Боюсь, она уже не дышит», – подумал жрец.
Но вдруг больная застонала.
– Великая госпожа, – сказал жрец, – само небо покровительствует тебе, ты очень скоро будешь здоровой. Я вижу, как светлеет кожа на твоем челе. Не печалься, наберись терпения, боль уйдет. Ты видела, мы сожгли множество фигурок демона Ахазу. Дым унес их с собой.
