— Эй, витязь!
Сердце у казака чуть не выпрыгнуло из груди!
Она пронеслась чуть вперед. Длинные белокурые волосы шлейфом тянулись по ветру. Развернула гнедого. Впереди перед ней прямо за конской шеей находился черноволосый мальчик лет, может, трех от роду. Ребенок крепко сидел, держась ручонками за густую, черную гриву и цепким взглядом оценивал окружающий мир. И совсем не боялся ни высоты, ни всхрапываний коня, ни порывов непостоянного ветра, потому что был вылитой копией своего степного отца, принца Карачи.
— А я вот решила сама твоих русалок послушать!
15 августа король Владислав во главе пятнадцатитысячной армии подойдет к Смоленску. И уже 28 августа нанесет поражение воеводе Шеину. Русский войска будут вынуждены укрыться за рвами. Война продлится еще шесть месяцев. 14 февраля 1634 года Шеин подпишет почетную капитуляцию. Русским будет позволено сохранить боевые знамена, двадцать полевых орудий, мушкеты, заряды и холодное оружие.
Сразу вскоре после этих событий король Владислав пойдет на Москву, но по пути не сможет взять штурмом крепость Белая. После чего окончательно откажется от притязаний на московский престол.
28 апреля 1634 года воеводу Михаила Шеина казнят в Москве по обвинению в государственной измене.
* * *
Лагута не знал, сколько времени он провел в беспамятстве. Помнил только прикосновение теплых рук к израненному телу и словно из неведомого далека голос:
— Гуляя схоронила, но тебя запросто Косой не отдам!
Когда окончательно пришел в себя, то увидел на столе крынку молока и кусок ржаного хлеба. Тут же ощутил страшный приступ голода. Выпил молоко, жадно съел хлеб. Огляделся. В углу мазанки, прямо перед выходом стояла суковатая палка. Лагута взял ее и, толкнув дверь, оказался в объятиях неистового летнего солнца.
Башкирцев шел вдоль берега в излегощинском направлении, а навстречу ему по противоположному берегу шел монах Савва. Их взгляды встретились. Но, не проронив ни слова, два путника пошли каждый в своем направлении. Через пару десятков шагов Лагута все же не выдержал и обернулся.
Монах шел легкой, пружинистой походкой, опираясь на посох. Башкирцев глядел на удаляющуюся фигуру и твердо чувствовал всей своей сутью, что им еще придется не раз встретиться на огненном Порубежье и встать плечом к плечу на защиту своей земли.
Что за краса зажгла, что за юность пленила Эппию?
Что увидав, «гладиаторши» прозвище терпит?
Сергиол, милый ее, уж давно себе бороду бреет,
Скоро уйдет на покой, потому что изранены руки,
А на лице у него уж немало следов безобразных:
Шлемом натертый желвак, огромный на самом носу,
Вечно слезятся глаза, причиняя острые боли.
Все ж гладиатор он был и, стало быть, схож с Гиацинтом.
Ювенал
Страх вырос внутри меня корявым, шишковатым стволом. Его не было раньше, когда ланиста[12] объявил, что хозяин нашего гладиатория Тит Клавдий Скавр намерен отдать меня в аренду эдитору[13] игр Авлу Магерию: к выходу на арену меня готовили полтора года.
Не было страха и во время прощальной трапезы, когда состоялась жеребьевка пар и когда я узнал, что мне судьба уготовила поединок с пятикратным победителем гладиаторских схваток димахером[14] Фалмой, по прозвищу Круделис. Напрасно мой третиарий Лукан, призванный защищать мои права во время жеребьевки и следить за тем, чтобы противник вел бой по правилам, взывал к судьям, пытаясь напомнить, что по закону новичок не должен скрещивать оружие с многоопытным бойцом. Тщетно! Невозмутимый главный судья — сумма-рудис — сказал, что новичок не должен драться лишь с многократным победителем. А пять раз — это много ли? Оказалось, для меня просто не нашлось иной пары.
Страха не было, и когда мне представили моего соперника, я ощутил лишь легкий холодок дрожи по всему телу и подумал: быстрее бы уж случилось. Я высказал всего одну просьбу ланисте: разрешить явиться в амфитеатр ближе к своему выступлению. Но просьба моя была отклонена: во-первых, договор об аренде вступает в силу с восходом солнца; во-вторых, участие в помпе, праздничном шествии всех участников игр вначале по улицам города, а затем по круглой песчаной арене обязательно для всех.
Ярко-красные надписи на стенах домов — эдикта мунерис, указывавшие, по какому случаю состоятся игры, имя эдитора и фамилию гладиатория, — будоражили кровь. Отовсюду слышались зычные выкрики зазывал. Громко заключались пари. Торговцы предлагали еду и напитки. Знатоки обсуждали достоинства и недостатки бойцов. И вот первыми на арену выходят ликторы, охрана эдитора, за ними следуют трубачи и четыре ярко одетых раба, несущие феркулум[15] с культовыми статуями богов-покровителей Гадрумета.
Я был спокоен и когда вынесли таблички — приговоры для преступников и состав пар гладиаторов. Наконец перед публикой предстал сам Магерий: «Торжественно заявляю, господа мои, что представители школы Телегении получат вознаграждение за вашу благосклонность!»
А помощники Магерия уже показывали жителям и гостям Гадрумета наше вооружение: шлемы, щиты, мечи и копья. Последними шли мы — в пурпурных, расшитых золотом туниках, прикрывающих мощные мускулы и многочисленные шрамы.
Меня, моего третиария и моего друга, старого доброго массажиста Главкона, расположили в одной из каморок, целая анфилада которых скрывалась прямо под зрительскими рядами. Из небольшого окна, шириной чуть больше ладони, было видно всё, что происходило на сцене. А прямо под нами располагались помещения для животных: даже сквозь толстую каменную плиту доносилось глухое рычание тех, кто в любую минуту был обречён взбежать по пандусу и броситься в бой.
Сначала публике просто показали жирафов, страусов, гиппопотамов. Дикие быки, стоя на задних ногах, толкали повозки; обезьяны разъезжали на лошадях. Потом наступило время схваток между крупными и опасными зверями. Несчастных подгоняли горящими головнями, бичами и пиками. Некоторых сначала сковывали цепью и доводили до того, что животные начинали неистово рвать друг друга. Публика же ликовала, но при этом берегла силы для настоящего восторга.
Около двух часов звери бились друг с другом, пытаясь выжить. Лев с тигром, медведь с быком, вепрь с крокодилом. Толпа явно болела за одну удачливую медведицу по кличке Невинность, выходившую раз за разом победительницей в паре. Некоторые острословы громко предлагали вручить ей рудий — деревянный меч, символ освобождения.