— Постойте-ка, Ранталь… А вы намеренно поставили упоминание о своих друзьях прежде чем о вашей сестре?.. — Он резко вскинул голову — ему не понравилась моя интонация. Но промолчал. Я сделал ошибку — не стоило говорить вслух то, что само рвалось с языка, хоть это и было верно. А может, это и не было ошибкой, он запомнит, что его задело и задумается. — Ваши чувства вас обманывают, — проговорил я спокойно и ровно. — Вы всегда совершенно вольны отправиться куда вам вздумается, и поступать как вздумается. Вы никому не обязаны даже сейчас ехать с нами. Но будьте благоразумны — сейчас безопаснее ехать с отрядом, а не одним со слугами. Разве не таково было ваше желание — оставить Париж и вернуться домой?
— Именно вернуться домой! — тихо вырвалось у него. — Но…
И он снова резко замолчал.
— Мы едем не в Труа, — заметил я.
— Я знаю, — сказал он отрывисто. — Послушайте, вы действительно преследуете свои неведомые цели? Чего вы хотите достичь?
— А Жанне вы уже не верите? — спросил я тихо.
— Как я могу!.. — Ранталь прикусил губу. — Это она мне не верит! Ничего не скажет толком. А где она пропадала третьего дня вечером? И ночью? Служанка лгала, что она уже спит. Но ведь никого из вас в доме не было. С утра она выглядела бледной и уставшей. Чем вы все, черт побери, занимались? Может, резали черного козла?..
— Резали, — резко сказал я. Бертран поперхнулся и начал судорожно ловить ртом воздух. — Только не козла. Людей, к сожалению. — Утверждение спорное, если вспомнить не хранителей, а команду Гамельнца.
— И Жанна? — его хриплый потрясенный шепот дал петуха.
— О нет, — возразил я. — Ее совершенно не в чем упрекнуть. Она всего лишь нас спасала.
— Простите?..
— Как путеводная звезда.
— Ах, ясно! — свою сестру он все же немного знал. — Но не могли бы вы все же не держать нас в неведении?
— Вас или вас, Бертран? Ваших друзей или вас лично?
— А что не так с моими друзьями? Дались они вам!..
— Вы говорите о заложниках потому, что так думаете, или потому, что так думает кто-то другой?
— Довольно, — холодно сказал Бертран.
— Давайте начистоту. Я уже привыкаю слышать о том, что чуть ли не лично поднес яблоко праматери Еве. Если Дизаку это показалось забавным — ладно, мы всегда были врагами. Но теперь это кажется забавным и вам — прислушиваться к сказкам умалишенных хранителей? Может быть, вы прежде всю жизнь знались со мной только потому, что боялись?
— Боже, что за чушь вы городите?!
— Именно чушь. Или она не похожа на то, о чем вы думаете? Намеки на что я постоянно вижу, даже сейчас, в вашем взгляде?
Взгляд его дрогнул. Бертран стушевался.
— Все это не так, — сказал он фальшиво.
— Пытаетесь оставаться честным, хоть вам все труднее. И все время размышляете, когда именно заключаете сделку с совестью, когда верите мне, или когда не верите. Делайте что хотите, только не прячьтесь в раковине как улитка, тогда вы точно правды не узнаете.
— Я прячусь в раковине как улитка? — изумился он.
— Именно это вы и делаете. Но признаю, в этом и наша вина — в том, что мы пытались оградить вас от всего, ради Жанны. Но что касается ее самой, ваша власть над ней заканчивается не там, где начинается моя, а там, где пожелает она сама. — Он уставился на меня в полнейшем изумлении. — Что вас так удивляет? — поинтересовался я. — Она разбирается в некоторых вещах куда лучше нас с вам, но вряд ли сможет нам их объяснить.
Бертран тряхнул головой.
— Но в конце концов, она же всего лишь женщина, она не может поступать так, как захочет! Она слабое существо. — И это не его слова, он никогда не говорил так прежде.
— Может, еще и неразумное?
— И подверженное смятению чувств…
— Ранталь.
— Что?
— По-моему, вы сейчас чрезвычайно неразумны и подвержены смятению чувств. К тому же, это даже не ваши слова.
Он посмотрел мне в глаза, и мне показалось, что он ищет у меня поддержки.
— Тогда чьи?
— Неразумного существа, подверженного смятению чувств, — ответил я. — Жанна ваша сестра, ваша плоть и кровь, в ней спят частицы всех ваших предков. И я вовсе не говорил, что она мужчина. Но предвидеть будущее, пусть зыбко, неясно и отчасти, здесь способны вовсе не мы с вами. Ее предвидение меня уже спасало, и потому я ей верю.
— Я тоже, — вдруг машинально выдохнул Бертран, как будто с его плеч внезапно свалилась тяжесть. Подумав о чем-то своем, почти непоследовательно, он развернул коня и протянул мне руку. — Простите.
— И вы меня тоже, Бертран. Ведь вы и мой брат.
Он улыбнулся и, придержав коня, стал отставать.
Оглянувшись через некоторое время ему вслед, я убедился, что он совершенно спокоен и не препятствует маленькой красочной кавалькаде дам гарцевать у подсыхающей дороги. Заодно я увидел и Лигоньяжа, подъехавшего почти вплотную к Каррико и что-то ему втолковывающего. Лейтенант то осаживал коня, отодвигаясь от собеседника, то пытался проехать вперед, чтобы тот на него не наседал, но все-таки слушал, так что, похоже, разговор его одновременно и раздражал и забавлял. Я сделал знак продолжать движение в том же темпе, отметил важный кивок Фьери, а также корнета Жерне, и повернул коня. С корнетом история была особая, когда-то я знал его старшего брата, также бывшего корнетом королевских шеволежеров и погибшего примерно в том же возрасте. Может, братья и не походили друг на друга как две капли воды, но прошедшие, хоть и не многие, годы уже не давали этого четко вспомнить. Приходилось напоминать себе, что это другой человек. А так как еще и Каррико напоминал мне Нейта, то отряд походил на шальную компанию призраков, будто в нем самом были как-то сдвинуты времена и пространства, без прямой помощи настоящей машины времени. Да и то, что я в него вернулся, тоже отдавало чем-то призрачным.
— О чем беседуем, господа? — светски поинтересовался я, приблизившись к Каррико и Лигоньяжу.
Лигоньяж одарил меня еще одним неприятным взглядом.
— У нас приватная беседа, Шарди…
— Неужели? — оборвал я насмешливо. — О чем же у вас может быть приватная беседа с моим лейтенантом?
Каррико сделал страшные глаза, с заговорщицкой усмешкой кивнув на Лигоньяжа, и бесшабашно выпалил во весь голос:
— О чем же, как не о моем капитане!
Лигоньяж сердито вздрогнул, и глянул на него с превеликим возмущением.
— Да и стоит ли дивиться, — доверительно продолжал Каррико, — разве для господ-протестантов не у всех папистов валит из ушей серный дым. А кстати, из моих еще не валит? — Каррико с любознательной готовностью покрутил головой, чтобы дым легче было увидеть, если бы он действительно валил. Но пока повсюду лишь валил влажный пар.
