плевать. Его жизнь закончилась. Подумаешь, он дерзит самой императрице. — В клетке сидел бы до конца жизни? Я верно служил империи, а не своему брату. Вам известны мои заслуги, кирия.
— Ты все перечеркнул их только что, — ледяным тоном сказала Мартина. — У тебя больше нет никаких заслуг.
— Тогда, раз уж я лишен вашей милости, отправьте меня к палачу, госпожа, — с непроницаемым лицом произнес Стефан. — Не стоит затягивать неизбежное.
— Чтобы лишиться из-за минуты удовольствия еще парочки провинций? — взвизгнула императрица, а ее лицо исказилось так, что стало почти уродливым. Мартина от постигшего ее удара как будто постарела лет на десять. — Мы уже потеряли Истрию, и теперь гадаем, чем нам еще придется платить. Твой брат такой же ненормальный, как и ты. Он будет мстить за тебя, в этом нет никаких сомнений.
— Тогда что же со мной будет? — изумился Стефан, перед которым забрезжила робкая надежда. А ведь он уже не надеялся остаться в живых. Его проступок — измена! Измена без малейшего изъятия.
— Ты поедешь в ссылку, — жестко сказала императрица. — Скажи спасибо патрикию Александру, это он вымолил тебе жизнь. Надо же, никогда бы не подумала. Ведь он ненавидит тебя. Я хорошо подумаю, куда именно тебя отправить.
— Отправьте меня в Палестину, госпожа, — посмотрел ей в глаза Стефан. — Я даже не знаю, есть ли сейчас место хуже.
— Почему именно в Палестину? — совершенно растерялась императрица, которая снова проглотила явную дерзость. Стефану уже было плевать, его все равно не станут казнить.
— Именно оттуда придет самая страшная опасность для Империи, — пояснил Стефан. — Ждать осталось совсем недолго. Мой брат колдун, кирия, и он никогда не ошибается в подобных вещах. Арабы пойдут войной, а я снова смогу помочь нашему государству. В конце концов, меня долгие годы растили именно для этого, и ничего другого я делать не умею. Ведь я слуга императора.
— Боже милостивый, как же я выпутаюсь из этого всего? — простонала Мартина, обхватив руками голову. — Феодор уже докладывает обо всем василевсу.
Она закричала, едва сдерживая бессильные слезы.
— Убирайся с глаз моих, негодяй! Пошел прочь!
— Прощайте, госпожа! — Стефан выкатился из ее покоев прямо в объятия стражи, взявшей его под руки. Отчаянная мысль билась в его голове. Кольцо! Она не стала забирать у него свое кольцо! И на пытку она его тоже не отдала. А ведь императрица даже в гневе не делала подобных ошибок. Она для этого была слишком умна.
Старец Радомир собирался в город. Он уже надел теплый плащ из ромейского сукна с меховым подбоем и рукавами по местной моде. Новгородские плащи, что застегивались на костяные пуговицы, оказались на диво удобны. Старец, которого суеверная княгиня засыпала серебром, ни в чем себе не отказывал, а потому плащ был необыкновенно хорош. У него раньше ничего подобного не было.
Что ж, пора…То, чего он так долго ждал, началось, а значит, его место у капища. К нему только что прибежал гонец от больших людей. Сказал, что князь при смерти, княгиню того и гляди казнят, а за юными княжичами уже пошли. Узнали, где их прячут. Надо поднимать народ, все только его и ждут. Людское море — оно такое. Глупое, бестолковое, но безмерно могучее, если направить его волны в нужную сторону. Эти волны любую твердыню смоют. А Радомир знал совершенно точно, в какую сторону его нужно направить и как именно это сделать. Десяток бойцов ждал его снаружи, еще три десятка — в посаде, а полная сотня пошла резать княжат и скоро вернется. Городская стража не выдержит удара. Верные люди, что остались за стенами, откроют ворота, и тогда…
За дверью завозились, там раздались короткие вскрики и удары. Радомир похолодел. Он застыл, прислушиваясь к шуму за стеной. Дверь его дома отворилась, и в избу вошел молодой плечистый парень с короткой бородкой. Он с нехорошей усмешкой посмотрел на волхва.
— Далеко собрался, дерьма кусок? — ласково спросил он.
— Ты кто таков? — недрогнувшим голосом спросил старец. — Я великий волхв Радомир. Прокляну! Стылую лихоманку нашлю на тебя, нечестивец! А ну, дай дорогу!
— Я Вацлав Драгомирович, пес государев, — абсолютно серьезно ответил гость, — и ты меня не проклянешь, сволочь. Просто не успеешь.
И он неуловимым движением нанес короткий удар в скулу, после которого старец ненадолго потерял связь с реальностью.
— А еще у меня амулет сильный есть! Вот!
Вацлав посмотрел на лежащее тело и вышел на улицу, улыбнувшись просыпающемуся солнышку. До чего же красиво тут было! Низкое зимнее светило резало глаза, играя тысячами отблесков на снежных шапках, что повисли на могучих соснах. Острые льдинки пускали искры своими гранями, словно кто-то рассыпал щедрой рукой тысячи мельчайших драгоценных камней. После спертого запаха прокопченной избы на улице было чудо как хорошо. Легкий морозец не кусал, а лишь слегка румянил щеки своими прикосновениями. Вацлав вдыхал свежий воздух полной грудью, а воины Тайного Приказа вопросительно смотрели на улыбающееся начальство.
— Чего с этими делать, старшой? — Неждан показал на двоих плечистых мужиков, смотревших на него с бессильной злобой. — Мы двух подранили для допроса, как ты велел, а остальных насмерть положили.
— Ну и славно, — усмехнулся Вацлав, глядя на разбросанные у дома тела, утыканные короткими арбалетными болтами. — Грузите всех в телегу, и на базу. Покойников тоже. И кровь тут снежком присыпьте, вдруг не заметят. А вот этому… Ведун который, рот покрепче перевяжите. А то он меня проклясть грозился.
— Ах, ты ж! — побледнел Неждан, и вытащил амулет. — Боярин Горан, как знал, оберег сильный выдал, из чистого серебра. А может ему язык отрезать на всякий случай? А, старшой? Глядишь, и не сможет проклясть, без языка то…
— Да я бы с радостью, но нельзя, — с сожалением сказал Вацлав. — Завяжи-ка ты ему лучше рот, да покрепче. Его, Неждан, сразу в допросную доставить приказано. Там его уже сам Немил ждет и аж два писаря.
— А почему два? — удивился Неждан. — С чего это ему такая честь?
— Так очень уж важный гусь в наши края залетел, — пояснил Вацлав. — Боярин велел ни пол словечка не пропустить.
* * *
Стоян ждал, он уже устал ждать. Две сотни второй тагмы набились в княжескую усадьбу, словно селедка в бочки. Огороженное частоколом место было в получасе ходьбы от города, и сейчас здесь не было ни души из тех, кто жил тут обычно. Две сотни воинов сидели тихо, как мыши, ожидая приказа, и играли в подкидного дурака, по грошу за кон. Делать-то все равно
