– Скорее давай их наполним! – всплеснула руками Адония.
Доминик взял бутылку. С писком вылезла тугая толстая пробка. Взволнованным тенорком заклокотала, выбегая из длинного горлышка, тёмно-вишнёвая влага. Разлив вино, Доминик поднял на уровень глаз подаренный ему бокал, поцеловал его стенку и медленно пригубил. Адония, тем же прочувствованным жестом новоявленного ритуала приблизила свой бокал, поцеловала его кромку и, пристально глядя Доминику в глаза, отпила глоток. Долгую, волшебную, сладостную минуту они смотрели друг на друга сквозь оживлённые светом свечей вытянутые вертикально цилиндры рубинов.
– Ты расплываешься, – вглядываясь в свой рубин, прошептала Адония, – но я вижу тебя ясней и отчётливей, нежели в свете обычного дня.
– И я вижу тебя, и узнаю! – ответно прошептал Доминик.
– Как же это ты узнаёшь? Ведь ты меня раньше не видел!
– Ты разве не помнишь, – вполголоса промолвил Доминик, опуская бокал. – Мы знали друг друга прежде. Ещё до того, как родились на этой земле.
– Да! – потрясённо прошептала Адония, и глаза её вдруг наполнились блеснувшими в свечном свете слезами. – Как я могла забыть? Я уже сидела вот так, напротив тебя, и лицо у тебя было точно такое!
– Вокруг был сад, волшебный, прекрасный!
– Над нашими головами разговаривали ветви деревьев!
– По утрам, когда вставало многоцветное солнце, мы шли, – нет, мы летели смотреть…
– На белого буйвола!
– Да, конечно! И мы приветствовали их, – и белого буйвола, и янтарного льва… А третий? Ты помнишь, кто был там третий?
– Сверкающий синий орёл! – потрясённо прошептала Адония.
– Да, орёл.
– Расскажи, расскажи, расскажи! – простонала Адония, – что это было? Когда это было?
– Мы сговорились встретиться здесь, на земных дорогах. Но раз за разом наши пути расходились. Ты помнишь, как бесконечно давно мы покинули наш волшебный сад?
– Тысячу лет!
– Тысячу лет.
– Я всё это время искала тебя!
– А я, о как я ждал этой встречи! Я знал, что вернуться мы сможем – лишь встретившись здесь.
– Но скажи, зачем ты ушёл?
– Был дальний Зов, который томил меня возможностью увидеть земной мир. Я мечтал стать художником и рисовать добрые лица людей, милейшие лики животных, прекрасные, гордо взлетающие к небу замки. Море, деревья, цветы.
– Карету, кота, молочницу, трубочиста!
– Стайку пушисто-жёлтых цыплят, грозовое облачко, пьяненького купца!
– Паруса кораблей! Тележное колесо! Одинокую чайку!
– И скрип этого колеса, и крик этой чайки!
Адония, положив руки на край столешницы, чуть наклонилась вперёд и проговорила:
– Я знаю, чего тебе хочется сейчас больше всего!
– В самом деле? – изумлённо и тихо проговорил Доминик.
– Да. И хочу тебя попросить: пусть это будет уголёк и охра. Как на первом твоём увиденном мною рисунке!
Спустя пять минут Доминик, придерживая снизу знакомую ей дощечку, постукивая и скрипя углем, покрывал картон стремительными штрихами. Адония сидела, позируя, какое-то время, потом быстро встала, сказав «я сейчас!», принесла лист, перо и чернила. И почти час сидела, покусывая губы, и время от времени торопливо покрывала лист беглыми, чёрными, влажными строчками.
Пролетел этот час.
– Я почти закончил, – одарив Адонию сияющим взглядом, сообщил Доминик.
– Я тоже – почти! Вот послушай!
Приподняв перед лицом лист, она стала читать, выделяя паузы:
– Невесомой звездой. Я лечу за тобой. Мы расстались в небесных мирах.
Переведя дыхание, она взглянула поверх кромки листа на замершего над неоконченным рисунком Доминика и продолжила:
– В лучезарной дали. Далеко от Земли. Ты мечтал о земных городах.
– Умоляю, – прошептал Доминик, – читай дальше!
– То в багряном огне. То на белом коне. То в атласе карет, то в пыли. (Она снова бросила быстрый взгляд.) – То в шелках, то босой. Я иду за тобой. По бескрайним дорогам Земли.
– Это – всё?
– Пока – всё. Вот ты завершишь мой портрет, и я допишу. Осталось немного.
– Нет! Я не смогу рисовать, пока не услышу финал!
– Хорошо. Тогда подожди. Финал уже поёт в моей груди. Осталось только слова подобрать…
Спустя ещё пять минут, остановив стремительный бег пера, она отложила его, выпрямилась, глубоко вздохнула и, читая с листа, завершила:
– Мимо синих морей. Золотых королей. Мимо вечных рабов и господ. Я иду сквозь века. Я бессмертна, пока в моём сердце надежда живёт.
– Как ты назовёшь это стихотворение, звёздочка? – не стыдясь выступившей слезы, спросил Доминик.
– «Эсперанса».
– «Надежда»?
– Ах, ты знаешь испанский?
– Я знаю единственное слово в нём. «Эсперанса».
Где-то далеко, в пригороде, скрипуче провозгласил утро петух. Синева в окне посветлела. Приближался рассвет и вёл за собой новый, наполненный неведомым, неумолимый день.
Альба, Бэнсон и Симеон прибыли в Плимут на неделю позже сбежавших оборотней. Неизвестно, чем закончились бы события, если бы Альба столкнулся в порту с Адонией и дрожащим над своими пистолетами Рылом, но их корабль на пути из Бристоля в Плимут заходил в Барнстепл добирать груз. Поэтому, когда Альба ступил на мол гавани, ни Адонии, ни Рыла, ни Филиппа там уже не было. А был, если применить вполне уместную метафору, рёв невидимого подземного пламени и грозный гул небесных колоколов: отзвуки кармы, вмешавшейся в жизнь двух любящих друг друга людей.
Если карму, этот известный всем образованным людям термин индуистской мистики, понимать как эхо судьбы, отозвавшееся на накопленные до критической величины поступки и мысли, то это эхо на второй день знакомства докатилось до Адонии и Доминика.
– Славно, что ни один корабль не пришёл ночью в порт! – сказала, как только закончился крик петуха, Адония.
– Как ты определила, что не пришёл? – удивлённо посмотрел на неё Доминик.
– В противном случае за мной сразу бы прислали гонца. Есть в адмиралтействе человек, которому за это отменно заплачено.
– Не будет большой бестактностью с моей стороны поинтересоваться, кого ты с таким усердием высматриваешь в порту?
– Я думаю, Доминик, что сегодня я тебе всё расскажу. Мне нужно только с патером посоветоваться.
– Хорошо. Но мы ведь вместе сегодня отправимся в порт, верно? Мне бы не хотелось расставаться с тобой ни на минуту.
– Ох, нет, Доминик! Пожалуйста, нет! Если я встречу этого человека, то… Лучше бы тебе не видеть того, что произойдёт!
– Хорошо, Адония. Не волнуйся. Я останусь здесь и буду ждать, когда ты вернёшься.
– Прекрасно. Тогда, если ты попробуешь приготовить обед, я на полчаса заеду днём, пообедаем вместе.
