– Что случилось?
Она в ту же секунду пришла в себя.
– Ты зачем подошёл так близко, болван? – так же вполголоса произнесла она. – Если я примелькалась чьим-то глазам – пусть они видят, что я обыкновенная нервная дамочка, которая не может дождаться своего друга. Потому и дефилирует здесь целыми днями.
– Восхищён вашим гениальным притворством, – скороговоркой выдавил Рыло. – Немедленно исчезаю.
Стекольник, переложив в правую руку ящик, с безучастным выраженьем лица отошёл.
Вечером, во время ужина, он не преминул расхвалить это притворство сидящим за столом патеру и Филиппу, и патер ласково похвалил способную ученицу.
– Это было не притворство, патер, – вдруг сказала Адония. – Я действительно плакала.
– Но отчего же? – удивлённо поднял брови старик.
– Возле Люгра, на берегу реки, вы сказали мне, что однажды я встречу необыкновенного человека. Он станет моим близким другом и войдёт в нашу компанию.
– Говорил, дочь моя. Прекрасно помню.
– Так вот, я его встретила. И не решилась сразу же познакомиться. Он художник в порту, и у него было постоянное место. Но два дня уже, как он исчез. Это необъяснимо, но я не знаю, как буду жить, если не встречу его ещё раз…
Ночью Адония не спала. Лёжа в мягкой белоснежной постели, устроенной в углу за высокой ширмой, она плакала. До слуха её доносились приглушённые фразы:
– Ты же неотлучно был рядом с ней. Неужели не помнишь, какой он из себя, этот художник?
– Да как помнить! У меня никого не было перед глазами, кроме лысого маленького монаха в коричневом балахоне!..
Утром Адония надела траур: своё белое платье, в котором она вышла в порт в первый раз.
Она ходила вдоль уже заученного наизусть мола, и сердце её сжималось от боли: ведь она, чтобы не привлечь к себе ничьёго внимания, не могла расспросить ни грузчика, ни торговца сардиной о том, кто был этот нищий, с опалённым лицом рисовальщик, и куда он так внезапно исчез… Положение было безнадёжным. Увы.
– Я так и думал, что встречу вас именно здесь, – сказал кто-то рядом ней, когда она вернулась к карете.
Адония вздрогнула. Доминик, смущённо улыбаясь, смотрел на неё, и серые глаза его были наполнены теплом, радостью и каким-то детским, бесхитростным счастьем. В первый миг она его не узнала. Перед ней стоял дворянин, холёный красавец с длинными, слегка вьющимися медно-каштановыми волосами и мужественным, опалённым морским солнцем лицом. Серый шёлковый шейный платок в открытом вороте белой, с широкими рукавами тонкой рубахи. Серые атласные панталоны мягкими волнами сбегали в высокие, в точности как у неё, коричневые ботфорты. Широкий коричневый пояс, на нём справа – клапан тонкого кошелька, слева – кольцо для шпаги, и в кольце – сама шпага.
– Я не мог вам представиться в том виде, в каком увидел вас впервые, три дня назад, и поэтому…
Неоспоримо, очевидно, и вне всяких сомнений: ни одна благородная женщина Англии не сделала бы того, что совершила в этот миг Адония. Шагнув, она обхватила шею художника отчаянно вскинутыми руками и прижалась щекой к его щеке.
– Я не мог… – задыхаясь от волнения, бормотал Доминик, – … Совершить знакомство… Располагая скудными средствами…
– Да, да, да, – сбивчиво прошептала Адония, – когда несчастный кот съедает половину твоего ужина…
– Но как? Разве вы видели?
– Если б вы знали, как я высматривала вас эти дни! Я была в отчаянии оттого, что не осмелилась познакомиться сразу!
– А я, если б вы знали, как я обмирал эти два дня и две ночи при мысли о том, что вы дождётесь-таки своего корабля, и он увезёт вас туда, где я вас никогда бы уже не нашёл! Но выхода не было: я должен был заработать на приличную одежду и пусть на единственный, но отвечающий такому событию обед…
– Заработать? – Адония слегка отстранилась и лучистым, сияющим взглядом посмотрела в его глаза. – Портовому художнику заработать такую сумму… Когда иной раз приходилось ночевать под опрокинутой старой шлюпкой?
– Но это-то откуда вы знаете? Ах, вы, конечно же, слышали… Да, заработал. Я продал местному знатоку искусства дорогую картину.
– О, это всё объясняет. У вас была дорогая картина?
– Ну, скажем так… Очень вовремя появилась.
– У меня тоже есть дорогая картина. Она сейчас в монастыре, где я воспитывалась. Это удивительно, но на ней нарисованы… Вы! На берегу ручья, возле колеса водяной мельницы. Ещё до встречи с вами я знала вас много дней!
– Неужели всё так? Хотел бы я просмотреть на вашу картину.
– А я на вашу!
– О, в самом деле? Тогда… Это возможно.
– Ах, правда?
– Без всяких сомнений! Ценитель искусств, который купил её у меня, рад меня видеть, и скажу больше, ждёт с нетерпением, подозревая, что у меня имеется ещё кое-что из раннего Босха.
– Вы продали картину, которую когда-то написал Иероним Босх?!
– Боже мой! Вы знаете, кто такой Иероним Босх?!
– О да. Я получила редкое образование. Так что же? Идём к ценителю? Он где живёт? Я могу карету…
– Совсем рядом! Он нарочно купил дом с видом на море. Ах, какая у него галерея! Можно смотреть целый день…
– О, нет. Боюсь, что у меня будет полчаса, если не меньше.
«Вот если бы Филиппа предупредить! – лихорадочно размышляла Адония. – Нужно чтобы за мной тотчас послали, если на горизонте появится приближающийся корабль. Стекольника подзывать к себе не годится. Что делать?»
Адония в задумчивости опустила голову, сдвинула брови. И решилась. Взглянув в сторону заполняющих портовую площадь людей, она повелительно дважды кивнула. Почти тотчас к карете подошёл длинноносый ремесленник со стекольным ящиком и, глядя в сторону, остановился поодаль.
– Иди за нами, – произнесла, также не глядя на него, Адония. – Запомнишь дом, в который мы войдём, и, если придёт корабль, позови меня. Дом этот рядом.
Затем, словно собственного супруга, или много лет знакомого человека, она взяла Доминика под руку и они двинулись в сторону города.
Но, сделав лишь несколько шагов по параду, Адония остановилась, и встал, выжидающе посмотрев на неё, Доминик.
– Этот день просто наполнен желанными встречами! – девушка, порозовев, неотрывно смотрела на шагающего по параду навстречу им, в сторону порта, забавного, на первый взгляд, человека. Длинные тонкие ноги, короткое бочкообразное туловище и приплюснутая словно блин голова с жиденькими белёсыми волосами.
– Здравствуй, Стэйк, – сказала Адония, когда человек подошёл. – Знакомься. Это – Доминик. Вон тот мастер-стекольник, эй, подойди ближе! – ну, он сам скажет, как его зовут. Значит так. Брось все дела. Тебе сейчас покажут мою карету. Потом бегом догонишь нас и запомнишь дом, в который мы войдём. Вернёшься к карете… Мастер! Когда он вернётся к карете, расскажи ему всё. Оставь вместо себя, и сбегай к патеру. Хорошую новость нужно сообщать быстро.
