Разумеется, с таким подходом индейский шаман не мог официально принять на себя сан священнослужителя, и по особым случаям обитателям деревни приходилось совершать небольшое путешествие до ближайшего городка. Ближайший был в трех лигах. Гористая, поросшая тропическим лесом местность с легкостью удваивала это расстояние.
Добраться до городка можно было и по морю, на лодке, но контуры острова равным образом удваивали предстоящий путь. К тому же «флот» деревни не мог вместить и половину ее обитателей. Поэтому по большим святым праздникам вся деревня выступала в поход, отнимавший у них целый день только в одну сторону. И вот, возвращаясь к теме разговора с вождем, сегодня как раз наступил особый случай. Надлежало крестить младенца. Счастливые родители уже собрали припасы в дорогу, и тут море, точнее Господь в его лице, послало им святого отца.
Падре Доминик, конечно, не мог отказать. Только попросил дать им возможность отдохнуть и привести себя в порядок. Поскольку в последнем приняла деятельное участие чуть ли не вся деревня, первого совсем не получилось. Рубашка дона Себастьяна в ходе бурного обсуждения была признана безнадежно испорченной. Отец младенца тотчас презентовал благородному идальго одну из своих. Он был несколько шире дона Себастьяна в плечах, а сверх того одежду предпочитал посвободнее, но женщины где-то подрезали, где-то подшили, и рубашка пришлась как раз впору.
Мероприятие приурочили к дневной мессе. Местный шаман все подготовил так, что даже требовательный в этом отношении падре Доминик не нашел бы, к чему придраться, и без малейшего намека на недовольство передал бразды правления в руки монаха. Себе он избрал скромную роль помощника, которую в обычной сельской церкви исполнял кто-то из мирян. Помощник, правда, из него получился столь деятельный, что скорее можно было говорить о роли распорядителя. Он был невысок ростом, но очень энергичен. По внешности ему было за пятьдесят, по бодрости духа и подвижности — едва ли двадцать. В отличие от прочих обитателей деревни, одевался он в черное, как бы подчеркивая этим свое будущее монашество. Поверх рубахи на бечевке висело искусно вырезанное из дерева распятие. Организовывая собравшихся, шаман энергично размахивал руками, раз за разом уподобляясь распятому на кресте Спасителю.
Падре Доминик, вот же неугомонная душа, посвятил дневную проповедь вреду суеверий. Эспада, услышав начало, слегка обеспокоился. Погрязшие в этих суевериях по самые уши аборигены запросто могли обидеться, а соотношение сил было не в пользу испанцев. К счастью, беспокоился он напрасно.
Аборигены внимали монаху, как, наверное, не внимали апостолам первые христиане, и, по всей видимости, полностью с ним соглашались. Эспада видел, как люди одобрительно кивали. Только малыш спокойно спал в своей корзинке, не догадываясь, что все это действо — в его честь. Падре такое искреннее внимание окрыляло на все новые высоты, и проповедь затянулась больше чем на час. Потом перешли собственно к цели сегодняшнего собрания.
Малыша разбудили. Он тихонько захныкал, но мать быстро его успокоила, и ребенок уже сам протянул к падре любопытные ручонки. Собравшиеся снова одобрительно закивали и заговорили все разом. Из того, что было сказано близко к французскому языку, Эспада понял, что это — очень добрый знак. Стало быть, Дух Святой согласился принять дитя под свое покровительство. Тоже суеверие, хотя, с поправкой на вольный перевод, может — и нет. Вообще, аборигенам сильно повезло, что падре хоть и доминиканец, но терпеливый проповедник, а не суровый отец-инквизитор.
Один из рыбаков, припоздавший к началу, шепотом осведомился у соседа, о чем шла речь.
— Святой отец велел не бояться злых духов, — кратко и так же шепотом поведал тот свою версию проповеди: — Бог сильнее их всех, и Он защитит малыша, но Он-то один. Везде может и не поспеть. Так что, если придется, самим надо зло изгонять.
— А шаман не справится?
— Святой отец сказал, чтоб всем быть готовыми и поддерживать друг друга. И правильно, по-моему. А то ты, Мартин, живешь в деревне, а как будто один.
Мартин что-то обиженно засопел в ответ. Эспада, стоявший неподалеку от них, усмехнулся. Вот вам и вся суть проповеди. И, главное, опять же формально суть нисколько не еретическая. Разве не шли в бой испанские терции[49] вслед за призывом: «Господь с нами!»? Шли. И такого жару задавали врагам, что те первые начинали кричать: «Не убий!» Просто вера, как и современное военное искусство, подразумевала определенный уровень абстракции, а аборигены, будучи дикарями, воспринимали все слишком буквально.
Под эту мысль служба закончилась, и сразу начался праздник. Вот в плане застолья аборигены нисколько не уступали испанцам. Не будь дон Себастьян сам испанцем, он бы даже допустил мысль, что и в чем-то превосходили, а так согласился на примерное равенство. Тоже очень и очень достойный результат.
Торжественный обед с песнями и танцами плавно перетек в ужин и закончился только с заходом солнца. Эспада, воспользовавшись всеобщим благодушием, переговорил с вождем. Тот, к сожалению, не слышал о том, чтобы кто-то недавно спасся из моря, но вообще жертвы кораблекрушений — чаще, увы, рукотворных — выносило на берег регулярно. Течение тут теплое и очень удачно несет свои воды к острову. Если бы не рифы, вообще была бы идеальная площадка для спасения. Помимо рифов, конечно, мореплавателей встречали и акулы, но это уже судьба. Чтобы окончательно успокоить своего гостя, вождь пообещал завтра же утром отправить гонцов в соседние деревушки и узнать, не спасли ли там кого. Обычно те мореплаватели, кто выплывали сами, выползали не к ним, а к деревушке западнее. За ней, сразу после рифа, тянулась такая же песчаная коса, которую уже прозвали берегом спасения.
Эспада был готов двинуться туда немедля, но вождь его отговорил. Берег тут не везде песчаный, большей частью он скалистый, а ползать над водой по скалам — не самое разумное времяпровождение для усталого невыспавшегося человека. А вот утром, когда видно все рифы, его доставит туда лодка. Эспада неохотно согласился и вернулся к празднику.
Там уже перешли от рыбы, мастерски запеченной в углях, к вручению подарков малышу и счастливым родителям. На взгляд дона Себастьяна, дарили всякую ерунду — обычно дешевую домашнюю утварь, нередко сделанную своими руками, но в бедном поселении сложно было ожидать чего-то иного. От спасенных из моря, конечно, никаких даров, кроме добрых слов, не ждали, но Эспада, будучи испанцем, просто не мог не поразить всех широким жестом. Его материальное положение, увы, к подобным жестам не располагало. Карманы колета очистили пираты, и единственной по-настоящему ценной вещью оставался «бискаец». Необходимость кинжала в дальнейших странствиях была столь очевидна, что этот вариант не рассматривался при любой ширине жестикуляции. Выручила шляпа.
