— Не надо, — проговорил Петр. — Вы больны и слабы, и мне не хотелось бы причинить вам вред.
— Но этого просто не может быть! — вскричал подавленный Вальдштейн, закрывая глаза ладонью. — Расположение звезд мне благоприятствует… И все же Герберт обманул мои ожидания, и даже на Джузеппе нельзя положиться, иными словами — конец света. Что вы собираетесь делать?
— Довести до конца свою миссию, — ответил Петр, отвязывая желтую ракету. — Теперь мне уже никто не сможет помешать, так как ваше положение, господин герцог, поистине безнадежно. Ваши головорезы убеждены, что отлично выполнили поручение, ваши маги там, внизу, ничего сделать не могут, да, кстати, они и не знают, что я здесь — я проник к вам через двор, — и вы даже не можете позвать на помощь, потому что тем самым обнаружите свое убежище.
— Какое там убежище? Я не скрываюсь. Если б скрывался, не пускал бы ракеты через окно.
— Запускать петарды в этом городе торжеств, ликования и ничем не омраченного счастья — в этом нет ничего необычного или бросающегося в глаза, ваше высочество!
— Почему вы называете меня высочеством? Кто я, по-вашему?
— Вы герцог Альбрехт из Вальдштейна.
— Ошибаетесь, — возразил Вальдштейн. — Герцог Альбрехт в Меммингене.
— Не стану спорить, это будет потерей времени. — С этими словами Петр выбрал из связки, висевшей на крюке, новую ракету. — Тот человек в Меммингене не понимает по-чешски. А вы, кажется, даже не осознали, что вот уже изрядное время я разговариваю с вами на вашем родном языке. Можно блестяще владеть чужим языком, но, как ни верти, нет выше той сладостной, любовной речи, которой к вам обращалась мать, — или я не прав, господин герцог?
— Невозможно, немыслимо, чтоб идиотское вмешательство какого-то негодяя, сующего свой нос куда не надо, разрушило все мое построение! — Теперь Вальдштейн заговорил быстро, словно у него оставалось очень мало времени и надо было использовать его полнее. — Как вы себе представляете? Ну, погасили мою ракету, что дальше? Неужели в своей наивности вы полагаете, что я завишу от глупой игрушки? Да, я не рассчитывал на ваше глупое вторжение, но я подумал и о других непредвиденных обстоятельствах, которые могли бы помешать мне, например, о густом тумане, граде, и принял меры против этого…
— Посмотрим, — сказал Петр, укрепляя на упоре ракету с синей головкой. — Код ваших ракет мне неизвестен, как и значение их окраски, но ничего: я просто пущу шутиху другого цвета, чем это хотели сделать вы. — И он взялся за свечу.
— Вы этого не сделаете! — вскричал Вальдштейн. — Я вас прошу!
— Сделаю.
Вальдштейн сполз с кресла и опустился на колени.
— Заклинаю вас, не зажигайте! — он с мольбою сложил ладони. — Я, властитель мира, на коленях умоляю вас, скот вы этакий!
Петр, с горящей свечой в руке, засмеялся.
— Вы уже назвали меня идиотом, болваном, скотом — не этими ли любезностями надеетесь вы повысить мою симпатию к вашей особе до такой степени, что я мгновенно сделаюсь вашим преданным другом и слугой? Видимо, вы больше привыкли рубить головы, чем уговаривать людей медовыми речами. Но хватит болтать. Прошло пять минут с того момента, как должна была взлететь желтая ракета. Ваши союзники за рекой, поди, тревожатся: что случилось? А тут взлетает синяя ракета. Что под этим зашифровано? Понятия не имею. Знаю только — совсем не то, что вы хотели дать понять желтой ракетой.
Он поднес пламя свечи к фитилю.
— Я запрещаю! — крикнул Вальдштейн.
Фитиль загорелся, а герцог, поняв свое бессилие, снова сел в кресло, и на лицо его вернулось обычное выражение всевластного и презрительного равнодушия. Но чуть только огонек подбежал по фитилю к телу ракеты, он рывком наклонился вперед и одним взмахом опрокинул упор — в то самое мгновение, когда внутри ракеты раздался трескуче-шипящий звук, предшествующий взрыву. И Петр вынужден был раздавить ракету каблуком.
Вальдштейн откинулся на спинку кресла с довольным видом.
— Код моих ракет вам, правда, неизвестен, но выбрали вы правильно, — спокойно, уравновешенным тоном сказал он. — Синяя ракета означает: все пропало, нас предали, ничего не предпринимать. Эта позорная синяя ракета была у меня в единственном экземпляре, и вы только что ее уничтожили. Теперь да свершится воля Божия.
— Ладно, да свершится его воля, — согласился Петр и, отстегнув от пояса кортик прямо с ножнами, подвесил к кончику всю связку оставшихся ракет, предварительно туго стянув их шнуром. Вальдштейн даже не пошевелился.
— Что еще за дикая идея? — спросил он.
— Сейчас будет фейерверк, который изрядно запутает ваших людей за рекой, — объяснил Петр, поджигая фитили всех ракет сразу.
— Дурак, дом спалите, — безразличным тоном изрек Вальдштейн, покручивая ус. — Вот и все, чего вы добьетесь.
Ракеты взорвались не одновременно, поэтому связка не сразу сорвалась с кончика кортика, который Петр выставил в окно. Но затем неуклюже, словно раненый нетопырь, связка вылетела, вращаясь и рассыпая разноцветные искры во все стороны, потом повисла над Дунаем, вернее, над одним из островков напротив городских стен, и там упала на землю. Сноп искр, поднявшийся вслед за этим к небу, сменился вдруг яркими языками пламени и треском горящего дерева.
— Ну и достукались, — сказал Вальдштейн. — Предупреждал же я вас, что устроите пожар. А знаете, как в Германии поступают с поджигателями? Их сжигают.
— Пять раз избегал я смерти, которую вы подстраивали мне, — возразил Петр, пристегивая кортик к поясу. — Может, избегу и костра.
— Пять раз? Неужто? — удивился Вальдштейн и принялся считать по пальцам. — Герберт — раз…
— Герберт — это та горилла? — осведомился Петр.
— Ну да, мой телохранитель. Вы его так отделали, что он уже никогда не придет в себя. Затем две мои пули, что промахнулись, — это два и три. Джузеппе — четыре, моя попытка пырнуть вас кинжалом — пять… Да, Кукань, вы парень не промах. Однако не воображайте, что вы бессмертны. Кстати, как вам удалось уйти от Джузеппе и его людей? Он подавал мне сигнал, что вы убиты.
— А вот этого я вам не открою, не то используете мне во зло.
— Хотел бы я знать, как я, по вашему бесстыдному выражению, человек слабый и беспомощный, мог бы еще что-то там использовать вам во зло?
С этими словами герцог молниеносным движением поднял с полу кинжал и ударил Петра в грудь. Клинок наткнулся на кольчугу, которую Петр носил под кафтаном, и обломился. Петр даже не покачнулся, только сказал:
— Это уже шестая попытка.
— Надеюсь, вы не обиделись, — ухмыльнулся Вальдштейн.
— Ничего вы не надеетесь, вам ведь совершенно безразлично, что я думаю, — отпарировал Петр — Теперь вы понимаете, почему я не хотел открыть, как я ушел от вашего прекрасного Джузеппе. Если б я сказал вам, что ношу кольчугу, вы ткнули бы меня в живот. Ваши наемники выстрелили мне в грудь, и у меня перехватило дыхание. А когда они бросили меня в реку, я очнулся. И поплыл по течению, пока не увидел.
