— Ничего вы не надеетесь, вам ведь совершенно безразлично, что я думаю, — отпарировал Петр — Теперь вы понимаете, почему я не хотел открыть, как я ушел от вашего прекрасного Джузеппе. Если б я сказал вам, что ношу кольчугу, вы ткнули бы меня в живот. Ваши наемники выстрелили мне в грудь, и у меня перехватило дыхание. А когда они бросили меня в реку, я очнулся. И поплыл по течению, пока не увидел.
— …наполовину обвалившийся вал, — подхватил Вальдштейн. — На северо-восточной границе города.
— Откуда вы знаете? — удивился Петр.
— Из некоего замечательного доклада о состоянии наших укреплений. К тому же вы заметили, что на том берегу Дуная взлетела красная ракета, за которой последовала зеленая, пушенная из моего окна. Вы поняли, что это сигналы, которыми я обмениваюсь со своими людьми за Дунаем, перелезли через вал, поспешили к дому Кеплера, и вот вы здесь, наглый, настырный клоп. Так ведь?
— Восхищаюсь догадливостью вашего высочества, — заметил Петр, — правда, с оговоркой, что трудно представить, как бы события могли развернуться иначе.
— Ну, хорошо — и что же дальше? Дальше-то что? Вы помешали мне выпустить желтую ракету, но это ваш единственный успех. Теперь вы торчите здесь и не знаете как быть. Или собираетесь стоять тут всю ночь, до завтра, до одиннадцати часов, когда Альбрехту Вальдштейну будет вынесен окончательный приговор? В данный момент вы, правда, связали меня по рукам и ногам, но ведь и я вас связал: если я не могу двинуться отсюда, то и вы сделать этого не можете. Но вы одиноки, вашей сказочке о настоящем и мнимом Вальдштейне не верит даже мой злейший враг, отец Жозеф; а мои сторонники всюду, куда ни глянь. Через четверть, самое позднее через полчаса они начнут сходиться сюда для заключительного совещания. Прежде чем догорит эта свеча, в доме будет полно моих приверженцев. И что же, мокрая вы курица — это я говорю буквально, вы действительно мокры, — что вы сможете против них? Что, по-вашему, произойдет?
— А ничего, — ответил Петр. — До сих пор вся моя жизнь была сплошной большой импровизацией.
— И несомненно, успешной. То-то вы и зашли так далеко и забрались так высоко. Послушайте, Кукань, бросьте вы все да переходите ко мне. Вы обладаете мужеством, здоровьем, силой — и умом. Слишком жалко расходовать все это на тщетные и заранее обреченные авантюры, как, например, на борьбу против Альбрехта Вальдштейна. Еще несколько часов, и я стану самым могущественным владыкой Германии, а тем самым и Европы. Вы теперь сами видите, что ваши приватные любительские попытки преградить мне путь — смешны. Помогите мне, вместо того чтобы вредить мне и надоедать. Под моей охраной и под моим руководством перед вами откроются такие перспективы, какие вам и не снились.
— Нечто подобное говорил мне папа, посылая против вас.
— И тут же вас отозвал, — заметил Вальдштейн. — Не забывайте, я знаю, о чем вы беседовали с отцом Жозефом в монастырском садике.
Петр выглянул из окна.
— Вы сказали, ваши сообщники начнут собираться через четверть часа?
— Да, я так сказал, — ответ Вальдштейна звучал несколько вопросительно.
— По-моему, они уже собираются, только они почему-то больше похожи на стражников.
Внизу сильно застучали в домовую дверь. Затем с лестницы донеслись возбужденные голоса, и минутой позже кто-то нажал ручку двери, ведущей в каморку.
— Простите, что помешал, господин, но тут пришли люди из ратуши, — послышался из-за двери голос астролога Сени, голос робкий, старческий, и тотчас его заглушил стук в дверь и грубый полицейский окрик:
— Открывайте! Немедленно открыть!
Петр отодвинул засов, и в мансарду, с пистолетом в руке, вошел начальник городской стражи, сопровождаемый тремя вооруженными стражниками.
— Вы пускали ракеты из окна! — заявил он.
— Это не запрещено, — возразил Петр.
— Нет, если это не причиняет ущерба частной собственности, — сказал начальник. — Но ваши ракеты подожгли склад тряпья на Верхнем Верде. Сдайте оружие и предъявите документы.
Петр отдал начальнику стражи свой кортик и вынул из кармана дорожный паспорт, пропитанный водой.
— Тьфу, черт, — выругался начальник, пытаясь разобрать расплывшиеся буквы. — А кто этот второй господин?
Вальдштейн, возмущенный, величественно поднялся.
— Требую обращаться со мной с должным почтением! Велик ли ущерб, причиненный этим человеком?
— Владелец склада, купец Циммерман, оценивает ущерб в двадцать золотых.
— Я заплачу двести, — заявил Вальдштейн, — а больше вам тут нечего делать.
— Сколько вы заплатите, решит суд, — возразил начальник. — Прошу ваши документы.
— Отказываюсь, — отрезал Вальдштейн.
— Кто вы? Ваша фамилия?
— До этого вам нет дела!
— А вот увидим, есть мне до этого дело или нет. Кто владелец этого дома?
Вперед выступил астроном Кеплер, до тех пор стоявший на лестничной площадке.
— Я, доктор Иоханнес Кеплер, бывший личный астроном его императорского величества. А этот господин — мой жилец.
— Вы зарегистрировали его в ратуше?
— Не счел нужным.
— Уплатили за него по таксе? Или он сам внес деньги?
— По какой таксе?
— За временное проживание, — объяснил начальник.
— Если я сказал, что не счел нужным его регистрировать, из этого вытекает, что ни по какой таксе я не вносил… — сказал Кеплер.
— Так кто же он? Как его зовут?
— Не ведаю, — отвечал астроном. — Знаю лишь, что он весьма высокородный господин.
— Знаем мы таких высокородных. — Начальник сделал знак одному из своих людей. — Обыскать, нет ли у него оружия.
— Не смейте прикасаться ко мне! — крикнул Вальдштейн, лицо которого опять начало распадаться от бешеного гнева.
Не обращая на это никакого внимания, стражник обеими руками основательно стал ощупывать его одежду.
— Позовите графа Макса из Вальдштейна! — кричал герцог. — Он удостоверит мою личность!
— Зачем звать какого-то графа? — удивился начальник. — Назовитесь сами и покажите ваши документы.
Вальдштейн, с побелевшим, негроидно расплющенным носом, только стиснул оскаленные зубы.
— Мне кажется, — вставил Петр, — вы проиграли шахматную партию.
— Ни в какие шахматы играть тут не будут, — заявил начальник. — Пойдете в кутузку. Оба.
— Даю вам честное слово дворянина, — начал было Вальдштейн, — что я — лицо высокопоставленное и не могу открыть своего имени по причине государственной политики…
— Срал я на ваше дворянское слово, — оборвал его начальник. — Я тоже дворянин, сын барона, только вот мать моя, увы, была прачкой. Ну, как? Пойдете добровольно, без всяких фиглей-миглей?
