Ольга Елисеева - Последний часовой

– Послушай, любезнейший, – обратился гость к мужику на воротах. Тот шарахнулся от него как от чумного. – Передай управляющему, что приехал старинный знакомец его барина…

– Не велено, – отчеканил привратник давно заученную фразу и очумело уставился на ездока. Видимо, сюда давно не заглядывали соседи.

– Я тебе что, остолоп, сказал?! – Генерал выпрямился в возке.

Но дворовый не тронулся с места.

– Проезжай своей дорогой, мил человек, – отозвался он с рассудительным дружелюбием. – Барин у нас больно безобразит.

– Я вот тебя сейчас зарублю! – Бенкендорф не привык терять время с дураками. – Отворяй ворота!

Угроза подействовала. Кряхтя: «Вольному воля», – привратник сполз с приступки под козырьком и вразвалку поплелся вынимать засов. Кибитка въехала во двор. Ее появление вызвало переполох. Бабы бросили носить белье, мужики грузить дрова и оторопело уставились на гостя.

– Дядь, а дядь, а чегой-то вам тут надо? – Мальчишка лет пяти – видно, сын прачки, – подойдя к возку, вытер сопливый палец об оглоблю.

Не сказать, чтобы обитатели усадьбы боялись барина. Скорее они существовали здесь сами по себе. А он где-то там, в глубине дома, сам по себе. Не брошенный ими, но и не сующийся в их жизнь.

– Желаю видеть вашего хозяина, – заявил генерал, вылезая на землю. – Где управляющий?

Не вдруг явился управляющий. Окинул гостя подозрительным взглядом.

– Его сиятельство никого не принимает.

– А ну, бестия, веди меня в дом. – Александр Христофорович взялся за эфес сабли. У него родилось подозрение, что лукавые холопы просто повязали своего безумного барина и держат взаперти, если не уморили голодом. – Не думаю, чтобы твой хозяин настолько позабылся и выгнал проезжего на ночь глядя.

Нехотя управляющий потащился к крыльцу, всем видом показывая, что происходящее лишено смысла.

– Его сиятельство граф Матвей Александрович уже пять лет не выходит к гостям.

Может, его и в живых-то нет?

Двери распахнулись, и Бенкендорф не без замирания сердца вступил в просторный вестибюль. Пол был давно не метен. На нем оставались грязные следы, которые никто и не думал вытирать. Лакеи не явились. Некому оказалось принять шинель и фуражку. Мерзость запустения царила кругом. Роскошный дворец ветшал и, вероятно, разворовывался по крохам.

– Вы что же, и печей не топите? – осведомился генерал.

– Зачем? – пожал плечами управляющий. – Здесь никто не живет. – И тут же с опаской добавил: – В графских комнатах, вестимо, топим.

– Вот и веди меня в графские комнаты.

– Не можно. Их сиятельство Матвей Александрович давно уж запретили нам входить. Записками свои распоряжения отдают. Где убрать, что постирать. Обедают одни. Мы все ставим и уходим. Они садятся. Вот, изволите видеть, последний приказ. – Управляющий вытащил из кармана мятую бумажку.

Бенкендорф не без подозрения взял ее в руки. «Кто в доме моем, видел я, на детей кричал? Звать их ко мне пировать, а кто ослушается, тому буду голову сечь».

– И что вы намерены делать?

– Ничего-с. К утру забудет-с.

– Эй, Архипыч, кто там? – раздался с лестницы громкий, прямо-таки рокочущий бас. Точно рык из львиного логова, он прокатился под сырыми сводами вестибюля и замер у оштукатуренной стены с фреской «Государыня Екатерина Великая въезжает в Дубровицы», как будто разбился об нее.

– Ваша милость, – заспешил управляющий, – тут прибыли их высокопревосходительство генерал-адъютант…

Бенкендорф подсказал свою фамилию.

– Покорнейше просят дозволения переночевать.

Вообще-то Александр Христофорович ничего не просил. Он требовал встречи с графом. Но при сложившихся обстоятельствах ему пришло в голову, что лучше посмотреть, как развернется дело.

Повисло гробовое молчание. Сверху, из графской берлоги, исходила какая-то гнетущая, ощутимая угроза. Точно зверь готовился к прыжку. Она текла через всю анфиладу комнат и изливалась на незваного гостя. Вдруг раздался тоненький, противный писк:

– Что же, что же, ведите его. Давно не виделись.

– Не своим голосом иногда говорит, – пояснил управляющий, сжавшийся в комок, но продолжавший напряженно взирать на лестницу. – Ступайте. Прямо по всем комнатам. До кабинета.

Александр Христофорович понял, что провожатый боится. Он повел плечами, с которых так никто и не удосужился снять шинель, положил руку на эфес сабли и решительно зашагал по ступеням.

На втором этаже его встретил пустынный Гербовый зал, расписанный некогда самим владельцем. Изумительная по глубине перспективы фреска точно уводила внутрь стены: за портиком вытянутых двойных колонн открывался мощенный розоватыми плитками двор сказочного замка, с двух сторон окруженный готическими арками. Вдалеке островерхие ворота смотрели в голубое небо с белыми облаками, под которыми угадывался туманный пейзаж. Ничего общего с реальностью картина не имел. Она была плодом воображения владельца – вероятно, самым приятным и возвышенным.

На колоннах висели щиты в лентах. Попеременно то с гербом рода Мамоновых – потомков смоленских князей, то с зеленеющим Древом на золотом фоне и латинским девизом: «Devine si tu peux et choisis si tu I’oses»* . Бенкендорф вспомнил, что когда-то именно это изречение Матвей предлагал в качестве девиза «Ордена русских рыцарей». Нижняя ветка Древа казалась надломленной. Грустный намек на судьбу самого графа. Бедный паладин выпал из седла.

– Нравится моя мазня? – услышал Александр Христофорович у себя за спиной хриплый, невероятно низкий бас. Гость обернулся, но позади никого не было. Только длинная анфилада комнат с открытыми дверями. Она-то и усиливала звук.

Теперь, во всяком случае, было понятно, в какую сторону идти. Бенкендорф двинулся на голос, прошел изящную гостиную с ширмами, обитыми китайским шелком. На них райские птицы порхали над райским садом, где первый человек Адам Кадмон приносил поклонение к ногам Прекрасной Дамы.

Потом спальня с белым угловым камином.

– Матвей Александрович, мне не хотелось бы играть с вами в прятки.

Ни звука. Нетронутая кровать. Портрет маленького розовощекого мальчика. Матюша в детстве. А против него нежный образ – молодая императрица Елизавета Алексеевна, супруга покойного государя, кисти Виже-Лебрен. Руки сложены, голова слегка наклонена вперед. Ни регалий, ни горностаевого меха. Только мягкая, забирающая душу красота. Бенкендорф застыл перед ним, запоздало понимая – вот она, хозяйка волшебной страны с фрески в Гербовом зале. Королева Ордена рыцарей. Вечная, неземная страсть паладина-затворника.