В ту ночь Брида была счастлива. Она устроила будущее Рагнара, хотя ее влияние не было заметно. Однако именно ее желания подстегнули его, и эти желания должны были уничтожить Уэссекс и рано или поздно силу бича священников, которые так коварно распространяли повсюду свои убеждения. Мы все верили, что через год единственным христианским королем в Англии будет Эорик из Восточной Англии, а он перекинется на другую сторону, когда увидит, куда дует ветер. Вообще-то Англии больше не будет, будет только Данланд.
Все это казалось таким простым, таким легким, таким ясным, что той ночью смеха, музыки арф, эля, товарищества никто из нас не мог предвидеть поражения. Мерсия была слабой, Уэссекс — беззащитным, а мы — датчанами, наводящими страх северными воинами с копьями.
А потом, на следующий день, в Дунхолм явился отец Пирлиг.
Той ночью разразился ураган. Он внезапно налетел с севера; первым его признаком был неистовый порыв ветра, пронесшийся по крепости. За несколько минут тучи закрыли звезды и в небе задрожали молнии.
Ураган разбудил меня в том доме, где я потел и замерзал во время своей болезни, и я услышал, как несколько тяжелых капель дождя тяжело упало на тростниковую крышу. Потом на крепость Дунхолм как будто обрушилась река. Небо бурлило, шум дождя был громче любого грома.
Я вылез из кровати, накинул на голые плечи покрывало из овчин, встал в дверном проеме и отодвинул в сторону кожаную занавеску. Девушка в моей постели заскулила, и я велел ей присоединиться ко мне.
Она была сакской рабыней, и я набросил край покрывала на ее плечи. Она стояла, прижавшись ко мне, широко распахнув глаза в свете вспышек молний, пока мы наблюдали за ревущей темнотой. Она что-то сказала, но я не расслышал, что именно, потому что ветер и дождь заглушили ее слова.
Ураган налетел быстро и так же быстро прошел. Я смотрел, как молнии уходят на юг, слушал, как стихает дождь; казалось, что ночь затаила дыхание в тишине, сменившей раскаты грома.
Дождь прекратился, хотя вода все еще капала со свеса крыши, кое-где просачивалась через тростник и шипела на остатках огня.
Я подбросил новое дерево в тлеющие угли, добавил в очаг лучину, и пламя взметнулось вверх. Кожаная занавеска все еще была отдернута, и я увидел, как огонь загорелся в других домиках и в двух больших господских залах. То была беспокойная ночь в Дунхолме.
Девушка снова легла в постель, завернувшись в овчину и меха, и наблюдала яркими при свете огня глазами, как я вытаскиваю из ножен Вздох Змея и медленно провожу им сквозь возродившееся пламя. Я сделал это дважды, не спеша омывая каждую грань длинного клинка. Потом вытер металл овечьей шкурой.
— Зачем ты это делаешь, господин? — спросила она.
— Не знаю, — ответил я.
Я и правда не знал; знал только, что Вздох Змея, как и все мечи, был рожден в пламени, и иногда мне нравилось омывать его в огне, чтобы защитить то колдовство, что было вплавлено в оружие в момент его создания.
Я благоговейно поцеловал теплый металл и вложил обратно в ножны.
— Мы ни в чем не можем быть уверены, — сказал я, — кроме нашего оружия и нашей смерти.
— Мы можем быть уверены в Боге, — тихо и настойчиво проговорила она.
Я улыбнулся, но ничего не сказал.
Я гадал — заботит ли моих богов то, что я существую. Может быть, то было преимуществом христианского Бога, который каким-то образом убедил своих приверженцев, что они его заботят, что он наблюдает за ними и защищает их, однако я не видел, чтобы христианские дети умирали меньше, чем дети язычников, или чтобы христиан щадили болезни, наводнения и пожары. Однако христиане вечно заявляли о любви к ним их Бога.
Снаружи раздались шаги. Кто-то бежал к моему дому и, хотя я был в безопасности в крепости Рагнара, я инстинктивно потянулся к Вздоху Змея. Я все еще сжимал его рукоять, когда дородный человек нырнул в дом через открытый вход.
— Всемилостивый Иисусе, — сказал он. — Ну и холодина снаружи.
Я выпустил меч, когда отец Пирлиг присел на корточки у дальней стороны очага.
— Тебе не спится? — спросил я.
— Кто, во имя Господа, может спать в такую бурю? — вопросил он. — Нужно быть глухим, слепым, пьяным и глупым, чтобы спать, когда такое творится. Доброе утро, господин, — ухмыльнулся он мне. — Утро нагое, как и ты — словно новорожденный. — Он повернул голову и улыбнулся рабыне. — Благослови тебя Бог, дитя.
Девушку встревожил появившийся незнакомец, и она обеспокоенно взглянула на меня.
— Он добрый человек, — заверил я, — и священник.
Отец Пирлиг был одет в штаны и куртку — никакой рясы. Он появился предыдущим утром, и Брида встретила его прохладно, но он очаровал Рагнара своими преувеличенными историями о битвах. Он был пьян к тому времени, когда Рагнар отправился в постель, поэтому у меня было мало шансов поговорить со старым другом.
Я снял с колышка плащ и застегнул его у горла. Шерсть была влажной.
— Твой Бог тебя любит? — спросил я Пирлига.
Тот засмеялся.
— Что за вопрос, господин! Он держит меня в милях от моей жены, поэтому любит меня. Разве мужчина может просить о большем благословении? И Он наполняет мой живот и развлекает меня! Я рассказывал тебе о рабыне, которая умерла, потому что пила молоко?
— На нее рухнула корова, — уныло сказал я.
— Он забавный человек, этот Кнут. Я буду сожалеть, когда ты его убьешь.
— Я его убью? — переспросил я.
Девушка уставилась на меня.
— Вероятно, тебе придется это сделать, — сказал Пирлиг.
— Не слушай его, — бросил я девушке, — он бредит.
— Я валлиец, моя дорогая, — объяснил он ей, потом снова повернулся ко мне. — И можешь ли ты сказать, господин, почему хороший валлиец должен заниматься делами саксов?
— Потому что ты докучливый эрслинг, — ответил я, — и кто знает, из чьей задницы ты выпал, но вот ты здесь.
— Бог пускает в ход странные орудия для достижения своих изумительных целей, — сказал Пирлиг. — Почему бы тебе не одеться и не полюбоваться рассветом вместе со мной?
Отец Пирлиг, как и епископ Ассер, был валлийцем на службе Альфреда, хотя объяснил мне, что пришел в Дунхолм не из Уэссекса, а скорее из Мерсии.
— На Рождество я был в Винтанкестере, — сказал он мне, — и, Бог мой, бедный Альфред болен! Воистину, он выглядит, как подогретый труп, к тому же не очень хорошо подогретый.
— А что ты делал в Мерсии?
— Вынюхивал место, — загадочно произнес он, потом так же загадочно добавил: — Это все его жена.
— Чья жена?
— Эльсвит. Почему Альфред на ней женился? Она должна кормить беднягу маслом и сливками, заставлять его есть хорошую говядину…
