— Я слушаю, мой храбрый де Муи, — ответил Генрих, видя, что избежать объяснений невозможно.
— Правда ли, ваше величество, что вы отреклись от протестантской веры?
— Правда, — ответил Генрих.
— Да, но устами или сердцем?
— Всегда бываешь благодарен Богу, когда Он спасает тебе жизнь, — ответил Генрих, уклоняясь от прямого ответа на заданный вопрос, как он обычно это делал в подобных случаях, — а Бог явно избавил меня от такой опасности.
— Ваше величество, — продолжал де Муи, — давайте признаемся в одном.
— В чем?
— В том, что ваше отречение — следствие не вашего убеждения, а расчета. Вы отреклись, чтобы король оставил вас в живых, а не потому, что Бог сохранил вам жизнь.
— Какова бы ни была причина моего обращения, де Муи, — отвечал Генрих, — все равно я католик.
— Но будете ли вы католиком всегда? При первой возможности вернуть себе свободу совести и вольную жизнь вы разве не вернете их? Теперь эта возможность вам предоставляется: Ла-Рошель восстала, Беарн и Русильон ждут только клича, чтобы действовать, по всей Гийени слышится призыв к войне. Скажите только, что вы католик лишь по принуждению, и я ручаюсь вам за ваше будущее.
— Дворян королевского происхождения, как я, не принуждают, мой милый де Муи. То, что я сделал, я делал добровольно.
— Но, сир, — сказал молодой человек, у которого сжималось сердце от этого неожиданного сопротивления, — неужели вы не понимаете, что, поступая так, вы нас бросаете… предаете?
Генрих был невозмутим.
— Да-да, ваше величество! Вы предаете своих, поскольку многие из нас явились сюда под страхом смерти, чтобы спасти вашу свободу и вашу честь. Мы подготовили все, чтобы добыть для вас престол. Сир, вы слышите? Не только свободу, но и власть. Престол по вашему выбору — потому что через два месяца вам можно будет выбирать между Наваррой и всей Францией.
— Де Муи, — заговорил Генрих, пряча глаза, сверкнувшие, помимо его воли, при этом предложении, — де Муи, я жив, я католик, я муж королевы Маргариты, я брат короля Карла, я зять моей доброй тещи Екатерины. Де Муи, когда я принимал на себя все эти звания, я учитывал не только вытекавшие из них выгоды, но также обязательства.
— Тогда чему же верить, ваше величество? Мне говорят, что брак ваш — не настоящий, что в своем сердце вы вольны, что ненависть Екатерины…
— Враки, враки! — поспешно перебил его Генрих. — Друг мой, вас нагло обманули. Милая Маргарита действительно моя жена, Екатерина действительно мне мать, наконец, Карл Девятый действительно мой повелитель, владыка моей жизни и души.
Де Муи вздрогнул, презрительная улыбка пробежала по его губам.
— Итак, ваше величество, — сказал он печально, опуская руки и стараясь проникнуть в самые таинственные уголки этой загадочной души, — вот какой ответ я должен передать своим собратьям. Я им скажу, что король Наваррский подал руку и отдал свое сердце тем, кто резал нас! Я им скажу, что он стал льстецом королевы-матери и другом Морвеля…
— Мой милый де Муи, — отвечал Генрих Наваррский, — король сейчас выйдет из зала Совета; мне надо пойти спросить его, по каким причинам отложено такое важное дело, как охота. Прощайте! Возьмите пример с меня, мой друг: бросьте политику, вернитесь на службу к королю и примите католичество.
И Генрих проводил, или, вернее сказать, выпроводил де Муи в переднюю как раз в ту минуту, когда ошеломленный молодой человек начал приходить в ярость.
Едва Генрих успел затворить дверь, де Муи не выдержал и дал волю страстному желанию выместить на ком-нибудь свое негодование, но за отсутствием «кого-нибудь» он скомкал шляпу, бросил ее на пол и стал топтать ногами, как топчет бык плащ матадора.
— Клянусь смертью! — восклицал он. — Вот никуда не годный государь! Пусть меня убьют на этом месте, а моя кровь падет на его голову!
— Тсс! Господин де Муи! — раздался чей-то голос сквозь щель чуть приоткрытой двери. — Тише! Вас могут услышать.
Де Муи обернулся и увидел закутанного в плащ герцога Алансонского, который высунул голову в коридор, чтобы удостовериться, нет ли там еще кого-нибудь, кроме него и де Муи.
— Герцог Алансонский! — воскликнул де Муи. — Я погиб!
— Наоборот, — шепотом сказал герцог, — вы, может быть, нашли то, что искали: ведь вы же видите — я не желаю, чтобы вас здесь убили, как вам того хотелось. Поверьте, ваша кровь может найти себе гораздо лучшее применение, вместо того чтобы кровянить порог короля Наваррского.
С этими словами герцог распахнул дверь, которую все время держал приоткрытой.
— Это комната двух моих дворян, — сказал герцог, — разыскивать нас здесь никто не будет, и мы можем беседовать свободно. Входите.
— К вашим услугам, ваше высочество! — ответил изумленный заговорщик.
Он вошел в комнату, и герцог Алансонский захлопнул за ним дверь так же поспешно, как и король Наваррский.
Де Муи входил в комнату еще во власти отчаяния и ярости, но холодный, неподвижный взгляд юного французского принца подействовал на гугенотского вождя, как лед на пьяного.
— Ваше высочество, — сказал он, — насколько я понял, вы желаете со мной поговорить?
— Да, господин де Муи, — ответил Франсуа. — Несмотря на ваше переодевание, мне еще раньше показалось, что это вы; а когда вы делали «на караул» моему брату Генриху, я вас узнал. Итак, де Муи, вы недовольны королем Наваррским?
— Ваше высочество!
— Бросьте, говорите смело. Хотя вы этого и не подозревали, но я, быть может, ваш друг.
— Вы, ваше высочество?
— Да, я. Говорите!
— Я не знаю, что и сказать вашему высочеству. То, о чем мне надо было переговорить с королем Наваррским, касается вопросов, которые вашему высочеству будут непонятны. Кроме того, — прибавил де Муи, стараясь принять равнодушный вид, — и дело-то пустячное.
— Пустячное? — спросил герцог.
— Да, ваше высочество.
— Настолько пустячное, что ради него вы рискнули своей жизнью, проникнув в Лувр, где как вы знаете, ваша голова оценена на вес золота? Всем хорошо известно, что вы, Генрих Наваррский и принц Конде — главные вожди гугенотов.
— Раз вы так думаете, ваше высочество, то и действуйте по отношению ко мне, как подобает действовать брату короля Карла и сыну королевы Екатерины.
— Зачем мне действовать так, если я говорю вам, что я ваш друг? Говорите правду.
— Ваше высочество, — ответил де Муи, — клянусь вам…
— Не надо клясться. Протестантская вера запрещает давать клятвы, а в особенности ложные.
Де Муи нахмурился.
— Говорю вам, что мне известно все, — продолжал герцог.
