– Разве вам известно, чтобы он когда-нибудь солгал? – резко оборвала она, и это его сдержало. – В конце концов, господин де Латур д’Азир – человек чести, а люди чести никогда не лгут. Вы иронизируете – следовательно, вам известен случай, когда он солгал?
– Нет, – ответил Андре-Луи. Справедливость требовала, чтобы он признал, что его враг обладает по крайней мере этой добродетелью. – Я не слышал, чтобы он лгал, – это верно. Такие, как он, слишком надменны и самоуверенны, чтобы прибегать ко лжи. Но мне известно, что он совершал поступки столь же низкие…
– Нет ничего ниже лжи, – перебила Алина. Она придерживалась принципов, которые ей привило воспитание. – Только у лжецов – а они ближайшая родня воров – нет никакой надежды. Только тот, кто лжет, действительно теряет честь.
– Мне кажется, вы защищаете этого сатира, – сказал он ледяным тоном.
– Я просто хочу быть справедливой.
– Справедливость может представиться вам совсем в ином свете, когда вы наконец решитесь стать маркизой де Латур д’Азир, – сказал он с горечью.
– Не думаю, чтобы я когда-нибудь приняла такое решение.
– Но вы все еще не до конца уверены – несмотря ни на что?
– Разве в этом мире можно быть в чем-нибудь уверенной?
– Да. Можно быть уверенным в том, что совершаешь глупость.
Алина либо не расслышала, либо не обратила внимания на его слова.
– Так вы не знаете наверняка, что в тот вечер в Театре Фейдо дело было не так, как утверждает господин де Латур д’Азир?
– Нет, не знаю, – признал он. – Возможно, это так. Однако какое это имеет значение?
– Это могло бы иметь значение. Скажите, а что в конце концов стало с мадемуазель Бине?
– Не знаю.
– Не знаете? – Она обернулась, чтобы взглянуть на него. – И вы говорите об этом с таким безразличием! Я думала… думала, что вы любите ее, Андре.
– Любил – правда, недолго. Я ошибся. Потребовался Латур д’Азир, чтобы открыть мне истину. Да, эти господа иногда могут пригодиться. Они помогают постигать важные истины таким глупцам, как я. К счастью, мне повезло: разоблачение предшествовало женитьбе. Теперь я могу хладнокровно оглянуться на этот эпизод и поблагодарить судьбу за то, что чудом избежал последствий обмана чувств, который часто путают с любовью. Как видите, этот опыт весьма поучителен.
Алина взглянула на него с искренним удивлением.
– Знаете, Андре, иногда мне кажется, что у вас нет сердца.
– Очевидно, потому, что порой я обнаруживаю ум. А вы сами, Алина? А эта история с господином де Латур д’Азиром? Говорит ли она о сердце? Если бы я сказал, о чем она говорит, мы бы снова поссорились, а, видит Бог, я не могу ссориться с вами сейчас. Я… я поступлю иначе.
– Что вы имеете в виду?
– В данный момент ничего, поскольку вам не грозит брак с этим животным.
– А если бы грозил?
– О, в таком случае привязанность к вам указала бы мне средство помешать этому, если только… – Он остановился.
– Если только? – спросила она с вызовом, вытянувшись во весь свой небольшой рост. Взгляд ее был высокомерен.
– Если только вы бы не признались мне, что любите его, – сказал он просто, и она неожиданно смягчилась. Тогда он добавил, покачав головой: – Но это, конечно, невозможно.
– Почему? – спросила Алина очень тихо.
– Потому что вы такая, как есть, – очень хорошая, чистая и восхитительная. Ангелы не сочетаются с дьяволами. Вы можете стать женой маркиза, но из вас не получится чета – никогда, никогда.
Они дошли до железных ворот в конце аллеи, за которыми виднелся желтый экипаж, поджидавший Андре-Луи. Вдруг послышались скрип колес и стук копыт, и появился другой экипаж, который остановился возле фаэтона, привезшего Андре-Луи. Это была красивая карета с полированными панелями из красного дерева. Гербы из золота и лазури ослепительно сверкали на солнце. На землю спрыгнул лакей, чтобы распахнуть ворота. Но в этот момент дама, сидевшая в карете, увидела Алину и, помахав ей, отдала приказание лакею.
Глава VI
Госпожа де Плугастель
Форейтор натянул вожжи, лакей отворил дверцу кареты, опустил подножку и подал руку своей госпоже, помогая ей сойти. Должно быть, эта дама когда-то была очень хороша. И теперь, когда ей было за сорок, она еще обладала той утонченной красотой, которой время одаряет некоторых женщин. Ее туалет и осанка говорили о высоком положении.
– Здесь я с вами прощусь, поскольку у вас гостья, – сказал Андре-Луи.
– Но ведь это ваша старая знакомая, Андре. Вы помните графиню де Плугастель?
Он вгляделся в приближавшуюся даму, навстречу которой побежала Алина. Теперь, услышав ее имя, он узнал ее. Конечно, если бы он сразу взглянул повнимательнее, то узнал бы без всякой подсказки. Он узнал бы ее когда угодно и где угодно, несмотря на то что прошло шестнадцать лет с тех пор, как они виделись в последний раз. При виде ее в Андре-Луи пробудились дорогие воспоминания, которых не вытеснили последующие события.
Когда ему было десять лет и его должны были послать в школу в Рен, она приехала с визитом к его крестному, которому приходилась кузиной. Случилось так, что как раз в это время Рабуйе привез Андре-Луи в поместье Гаврийяк, где тот был представлен госпоже де Плугастель. Эта великосветская молодая дама во всем блеске красоты, с таким изысканным выговором, что маленькому бретонскому мальчику казалось, будто она говорит на каком-то неведомом языке, сначала слегка напугала его. Но она как-то незаметно развеяла эти страхи, и его покорило ее таинственное очарование. Теперь он вспоминал, с каким ужасом позволил заключить себя в объятия и с какой неохотой потом покидал их. Ему также вспоминалось, как приятно пахли сиренью ее духи, – память удивительно цепко удерживает такие детали.
В течение трех дней, проведенных в Гаврийяке, он ежедневно бывал в поместье и проводил долгие часы в обществе своей новой знакомой. Эта женщина, у которой не было детей, всем сердцем полюбила не по годам развитого и умного мальчика.
– Отдайте мне его, кузен Кантэн, – просила она крестного Андре-Луи в последний день. – Позвольте мне увезти его с собой в Версаль – он будет моим приемным сыном.
Но сеньор только серьезно покачал головой, молча отказывая, и больше этот вопрос не обсуждался. Сейчас Андре-Луи вспомнилось, что, когда она прощалась с ним, на глазах у нее были слезы.
– Думайте обо мне иногда, Андре-Луи, – были ее последние слова.
Андре-Луи вспомнил, как ему тогда польстило, что за такой короткий срок он завоевал любовь этой светской дамы. Он сам себе казался значительнее, и это ощущение продлилось несколько месяцев, а затем постепенно забылось.
Сейчас, глядя на нее, сильно изменившуюся за шестнадцать лет, исполненную величавого спокойствия и безупречно владеющую собой, он вспомнил все, и ему показалось, что они где-то еще встречались.
