Как только Паулу разрисовали, им подали тсакитсаки с различными лакомствами из риса и фрукты.
Затем мимо них прошла вся деревня, и, хотя они вдвоем выбрались из реки, всем хотелось притронуться именно к Пауле, что вызвало у нее противоречивые чувства. С одной стороны, ей было приятно, с другой стороны ей казалось, что это обман, так как она на самом деле не сделала ничего особенного, ей просто повезло. Радостная музыка флейты и барабана, которая поначалу, несмотря на удрученность, поддерживала ее в бодром состоянии, начала все больше ее усыплять, и ей хотелось только одного: лечь на свою циновку. После того как последний человек из деревни прикоснулся к ней, подали рисовую водку, и Нориа объяснила, что, если она уйдет, не попробовав с особым восторгом этот ценный напиток богов, она очень обидит жителей деревни. Так как Паула не чувствовала запахов, вся еда за праздничным столом была для нее пресной, однако она ощутила жжение водки на языке, что немного утешило ее. «По крайней мере, я хоть что-то чувствую», — подумала она и чокнулась со старостой деревни и его женщинами, затем с Вильневом, Мортеном и Нориа.
Водка быстро ударила ей в голову и сгустила туман, который ее окутал, еще больше, но он стал радостнее и ярче. Она смеялась над всем, что рассказывал ей Мортен, Вильнев казался ей с каждой минутой все более счастливым, и даже Нориа вроде бы искренне веселилась.
Когда она проснулась на следующее утро, ее правое глазное дно разрезал на кусочки острый нож, на затылке кто-то бил в гонг, звуки которого волнообразно распространялись по всей голове. Ей было так плохо, как во время беременности. Нирина, где же Нирина? Она ощупала все вокруг себя — ничего. Раньше она сразу поняла бы по запаху, рядом ли он, но ничто не проникало сквозь ее все еще опухший нос. Она заставила себя открыть глаза и нигде не нашла Нирину. Затем она вспомнила, что перед праздником его у нее забрали, он, наверное, был у Нориа. Она с облегчением собиралась закрыть глаза, как вдруг заметила кого-то другого недалеко от себя.
Рядом лежал Вильнев. Колокол теперь бил не в голове, а в сердце. Она отчаянно пыталась вспомнить, что произошло. Они были близки?
Она посмотрела на него, обратила внимание на его рот, невольно облизала свои пересохшие губы. Они целовались? Она этого не помнила, не была уверена.
«Неужели это было бы так плохо?» — заявил о себе ее внутренний голос.
«Да, да, да!» — хотела закричать Паула, но даже одно-единственное «да» усугубило ад в ее голове. Вильнев лежал у нее в палатке полностью одетый, но, как она только сейчас заметила, под ее москитной сеткой. Она посмотрела на себя и поняла, что на ней все еще те достаточно чистые юбка и блузка, в которых она была вчера вечером.
Во сне Вильнев выглядел уязвимым, как ребенок, его розовые губы были приоткрыты, но дышал он абсолютно беззвучно. Он лежал на боку, колени немного согнуты, голова на локте, каштановые волосы растрепались.
Пока она на него смотрела, она пыталась вспомнить вчерашние события, что, однако, было нелегко из-за гула в голове.
«Ку-ку, ку-ку», — пронеслось в ее памяти, кто-то рассказывал что-то о кукушке. Нет, кукушка была только в письме Матильды. Она судорожно вспоминала, ей казалось, что она слышит голос Нориа, которая рассказывает сказку о малагасийской кукушке. Сын бога Занахари умер, и Занахари созвал всех живых существ на земле, чтобы они спели траурную песню для его сына. Но спустя час многие прекратили петь, а через три часа все охрипли — все, кроме кукушки, которая неутомимо продолжала петь. День и ночь, так долго, пока Занахари не остановил ее. В качестве вознаграждения за старания он пообещал ей, что ее яйца отныне будут высиживать другие птицы.
Но как они заговорили о кукушке? Она не могла разболтать то, что написала Матильда? Почему она помнила эту сказку, но не помнила более важные события, как, например, поцелуй? Может, просто потому, что нечего было вспоминать.
Паула встала. Острый нож резал ее правый глаз на мерцающие полоски, и ей становилось все хуже. Ей нужно было что-то выпить и пожевать имбирь, это точно поможет. Она вылезла из-под москитной сетки.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Вильнев, и голос его звучал удивительно бодро.
Паула не ответила и вышла на улицу, где чуть не упала из-за солнца. Она прикрыла руками глаза и тяжело вздохнула.
Кто-то слегка коснулся ее плеча, она обернулась. Это был Мортен, который протянул ей письмо бабушки и книгу рецептов, и сказал, что она вчера вечером потеряла их.
Пауле было так плохо, что она была не в состоянии расспрашивать его о деталях. Она взяла их и понесла обратно в палатку, где столкнулась с Вильневом.
Он взял у нее вещи Матильды, и Пауле было настолько нехорошо, что она не возражала. Но она заметила, с каким интересом он на них смотрел.
— И из-за этого мы прыгали в реку? — спросил он.
— Да.
На большее Паулу не хватило.
— Оно хотя бы стоило того?
Паула снова легла на циновку и зевнула.
— Если бы я знала… Вильнев, скажите, мы беседовали о кукушке?
Хотя ее глаза были закрыты, она почувствовала, что он улыбается.
— О, вы много говорили: о своей бабушке Йозефе, и о том, как ваш брат научил вас плавать в ледяном горном озере, и как вам нравилась щекотка.
Стыд прожег дыру в ее желудке. О господи, что она еще рассказала?
— А мы… ну, я имею в виду…
Почему он не помогает ей?
Вильнев присел рядом с ней.
— Посмотрите на меня.
Паула неохотно открыла глаза, перед ней все плыло и кружилось.
— Никогда, я повторяю, никогда я не воспользуюсь тем, что женщина пьяна. — Он широко улыбнулся. — Даже в том случае, если она заигрывает со мной.
Вот чудовище, на что он намекает? Хотя Паула и ужасно чувствовала себя, возмущение разлилось у нее по венам.
— О, какой джентльмен! — сказала она, надеясь на то, что своим тоном она нанесла ему уничтожающий удар.
Настоящий джентльмен даже словом не обмолвился бы, что она с ним заигрывала, что, впрочем, она считала в принципе невозможным. Он только воспользовался тем, что она ничего не может вспомнить. С ней никогда такого не случалось, и она могла поклясться, что больше и не случится. «А я уже думала, что испытала все унижения, какие только бывают», — раздумывала Паула, борясь с тошнотой.
— О да, настоящий джентльмен! — прошептала она еще раз.
— Я тоже так считаю, поэтому я принесу вам чай. Кроме того, вам нужно что-нибудь поесть.
Он вышел из палатки. Паула слышала, что на улице он разговаривал с Нориа, которая, по всей видимости, собиралась принести ей Нирину. Вильнев взял малыша, и Пауле показалось, что она слышит, как Нирина радостно смеется.
