Дело застопорилось. Человек и ослик стояли посреди двора друг напротив друга и выжидали неизвестно чего. Впрочем, ослик прекрасно знал, что ему нужно. И был полон решимости это заполучить, или чужаку луна горшком покажется!
Он уже вытянул морду, но, угадав его намерение, потный от напряжения человек сунул ослу под нос сразу весь мешок, и когда животное потянулось к лакомству, быстро завязал за ушами. Как ни странно, осел не возразил.
Человек огляделся. Под навесом у забора приткнулась небольшая ладная тележка.
– И вот стою я у самого низкого в этом городе забора, готовлюсь, в случае чего, прийти на помощь, – давясь смехом, рассказывала Чиони, – и тут открывается калитка и выходит Даний, запряженный в тележку. А на тележке, клянусь Поднебесной, стоит осел с головой в мешке. И хрупает морковку!
– Чиони, а ты уверена, что ослом был тот, кто ехал? – спросил Вонг. Он говорил совершенно серьезно, но глаза его подозрительно блестели.
– Думаю, это даже не вопрос, – отозвался Даний. Он сидел на подоконнике, который уже «пригрел» и обжил за эту неделю, и не чувствовал никакого смущения.
В этой комнате, совершенно дикой на взгляд бывшего правителя, ему отчего-то было необыкновенно уютно.
«Свой» подоконник он обрел на второй день, и, увидев его сидящим там, господин Шан вместо выговора одобрительно кивнул совершенно лысой головой. Боги знают, что это значило.
Тут вообще была куча непонятных вещей. Прямо напротив Дания, на стене висел коврик, сплетенный из соломы, с изображением большой черной черепахи. Справа стоял сундук. На нем жил Вонг. Жил – означало, что молодой китаец и спал там, и сидел, и принимал пищу. Впрочем, в небольшой комнатке иначе было нельзя. Над головой Вонга была прибита полочка, где гости разместили небольшую фигурку белого зверя, похожего на кота. Напротив кота щурил глаза и показывал длинные когти диковинный усатый дракон из драгоценного нефрита. Над окном, где обосновался Даний, висело павлинье перо. Бывший правитель слышал, что павлиньи перья приносят несчастье, и хранить их в доме большая глупость. Но, видимо, Санджи рассуждали по-другому. На этом странности не заканчивались, а, пожалуй, только начинались. В центре комнаты располагалось непонятное сооружение, которое состояло из тридцати шести концентрических колец. В середине этой штуки Даний заметил стрелку. Она постоянно подрагивала, но больше чем на полградуса обычно не отклонялось. Вся эта диковина была установлена на квадратном основании ярко-красного цвета. Даний спросил у Чиони, для чего служит этот прибор, и, выслушав ответ, признал – не удивляться не получилось. Чиони ответила: ло-пань создан для того, чтобы жить в гармонии с пятью стихиями.
С пятью… Даний с рождения был уверен, что их всего четыре: земля, вода, воздух и огонь. А еще что?
Санджи держались с ним с вежливым отчуждением, иного он и не ждал, а потому не обижался. Но после того, как Даний уселся на подоконнике, немолодой и не слишком приветливый Шан неожиданно разговорился. От него правитель Акры узнал и о пятой стихии, и о трех гармониях, и о восьми вратах Дракона. Какой-то смысл во всем этом определенно был.
Шан с Вонгом и в этот раз, как всегда, сразу после не слишком обильного ужина, пустились в обсуждения каких-то недоступных уму понятий, касавшихся седьмого воплощения Чи-Ю и свидетельствующих об этом птиц Луань с головами, обвитыми змеями и прикрытыми щитами (на взгляд Дания, весьма полезная предосторожность, особенно если змеи ядовиты). Обычно он с интересом прислушивался к их дискуссиям и даже вставлял комментарии, иногда огорчавшие Шана… и гораздо чаще смешившие Вонга. Но сегодня его мысли были далеко.
Чиони возникла рядом неслышно, как призрак, и, взглядом спросив разрешения, присела на подоконник. Как будто его «да» или «нет» и впрямь имели здесь значение! Впрочем, может быть, и имели. Даний не возражал против присутствия девушки.
– Испытание ты прошел, – объявила она.
– Ну уж, – возразил Даний, – сарай горожанина это еще не дворец правителя.
– Разница невелика, – отмахнулась Чиони, – сумел похитить одного осла, сумеешь и другого.
– Придется поверить тебе на слово.
– Даний… воины Санджи – одна семья, – вдруг сказала она, пристально глядя ему в глаза.
– И? – полукивнул-полуспросил он.
– Мы доверяем друг другу жизнь. И полная откровенность между своими – одно из условий выживания.
– Я в чем-то слукавил?
– Боюсь, что да, – вздохнула Чиони, – ты ведь не пользовался магией. Вообще. Почему?
– Решил, что и так справлюсь. Это ведь было совсем не сложно.
– Не обманывай меня. Ты не то чтобы не захотел. Ты не смог. Твоя сила не свободна. Ее связывают печаль и тревога. И они чем дальше – тем сильней. Ее чувствую я, чувствуют Шан и Вонг. Скоро на тебя начнут рычать собаки и оглядываться дети. А потом ты станешь как маяк в ночи, и это – совсем не дело. Чужая тревога видна. Иногда – очень видна.
Даний переменил положение. Сейчас он сидел так, что почти касался затылком стены, а взгляд его блуждал по темным крышам низеньких сараев.
– Где-то здесь, в этом большом и жестоком городе, бродит хрупкая сероглазая женщина. Ее волосы – как апрельское солнце, смех – как золотые бубенчики. А воля – как дамасский клинок. Она совсем одна. А я не знаю, как ей помочь. Знаю лишь, что она жива и здорова.
– И это больше, чем могут сказать о своих близких многие в эти странные времена, – проговорила Чиони. Она оперлась рукой о подоконник и наполовину высунулась в окно, пытаясь поймать слабый ветерок.
– Ты любишь ее пятнадцать лет. Почти столько же, сколько я живу на свете. Я убивала… Но я еще никогда не любила.
– Какие твои годы, – улыбнулся Даний, – успеешь. Это никого не обойдет, как рождение, смерть и налоги.
Чиони шутки не приняла. Она сидела какая-то непривычно задумчивая.
– Считается, что воин Санджи должен быть свободен, – сказала она. – Полностью свободен. От страха, от тоски, от гнева. От всех привязанностей и чувств. Кроме чувства долга.
– Существенная оговорка, – кивнул Даний. Помолчал немного и добавил, как бы в раздумье: – Я убивал. Я любил. Я тосковал и гневался. Был должен и отдавал долги. Я боялся. Но свободным я никогда не был. Только сейчас… Свобода – это действительно высшая ценность на земле. Даже, может быть, выше любви.
– Но не выше долга?
– Нет. Не выше, – согласился Даний, глядя в темноту ночи рассеянным взглядом.
– Успокойся. Отпусти свою тревогу, – велела Чиони, – твоя женщина жива. А тебе нужны все твои силы. Нам всем они нужны. Постарайся, Даний. Иначе мы можем не пережить следующий день.
* * *
В начале августа, когда лето становится золотым: неярким, мягким, пленительным; когда алые розы в саду правителя пахнут особенно упоительно, а море ласково и почти не штормит, когда все вокруг дышит покоем и томной, неспешной страстью, в Акре чествовали бога глубин Посейдона. Традиция эта пошла еще от первых поселенцев, от Бальдра и его воинов. Тогда дары приносили северному морскому богу, за давностью лет никто уже не помнил его имени. Сейчас горожане готовились совершить жертвоприношение в честь Посейдона, храм его в этом знаменитом городе-порте был построен с размахом, и, при желании, мог вместить всех горожан.
