– А София Бухгардт? – спросила графиня. – В каком она состоянии?
– Ей, к нашему величайшему сожалению, помочь также пока невозможно. Минувшей ночью с ней случился припадок бешенства, и нам пришлось применить смирительную рубашку, чтобы предупредить нежелательные последствия. Что она теперь делает? – обратился Гедеон к сиделке.
– Теперь она поспокойнее, – отвечала Дора своим низким голосом. – Дай Бог, чтобы она подольше находилась в таком состоянии. Я молю об этом Создателя, потому что ужасно видеть подобные страдания.
– Больная все еще привязана к стулу? – спросил директор.
– Да, господин директор, мы были вынуждены это сделать, чтобы она полностью успокоилась. Если сейчас развязать ее, то припадок может возобновиться. Тогда с ней будет еще труднее справиться.
– Вы видите, – заметил директор, обращаясь к графине и кивком указывая на сиделку, – какая у нас трудная и опасная работа. Сумасшедшие, приходя в бешенство, ничем не отличаются от диких зверей. Прошу прощения, графиня, за подобное сравнение, но это действительно так. Во время припадка у них появляется сверхъестественная, нечеловеческая сила, зато после того, как припадок кончится, наступает полнейшая слабость.
– В таком состоянии и находится сейчас София Бухгардт? – спросила графиня.
– Да, ваша милость, у нее сейчас полный упадок сил, – отвечала Дора.
– А другая больная. Она с ней в одном помещении?
– Что вы, графиня, как можно! – ответил вместо Доры директор. – Буйно помешанные содержатся в особых палатах, специально для этого предназначенных. Мнимая же графиня содержится в маленькой отдельной комнатке, которую она получила благодаря заботам доктора Самсона.
– Могу я видеть обеих больных, господин директор? – спросила графиня.
– Видеть вы можете обеих, но говорить – только с мнимой графиней. Могу я иметь честь проводить вас?
– Благодарю за любезность, господин директор, но у вас, без сомнения, есть более важные занятия. – Графиня посмотрела на Дору и проницательным взглядом угадала в ней именно того человека, который ей нужен. – С вашего позволения, я предпочла бы, чтоб меня проводила сиделка.
– Как вам угодно, сударыня. Дора Вальдбергер, проводите графиню.
Директор и психиатр вышли вместе с графиней в приемную и раскланялись с ней. Дальше ее сопровождала только Дора.
Сиделка отворила дверь, ведущую на лестничную площадку, и предложила графине подняться этажом выше.
– Какое мрачное здание, – заметила графиня, когда они вошли в темный длинный коридор. – Тяжелая у вас работа, очень тяжелая. Что заставило вас заниматься ею?
– Нужда, ваша милость. Нужда и чувство сострадания. Ухаживая за этими несчастными, я тем самым служу Богу.
– Весьма похвальное стремление, – одобрительно сказала графиня. – Вероятно, вы получаете здесь приличное жалованье?
– Так себе… Но я не ропщу я довольствуюсь тем, что имею.
Они поднялись этажом выше, и Дора подвела графиню к массивной двери, в которой находилось маленькое окошко. Через него, не входя внутрь, можно было видеть все, что происходит в комнате.
– Больная здесь, – сказала Дора. – Извольте взглянуть в это окошечко.
Ужасное зрелище представилось взгляду графини.
Палата была просторна, с решетками на окнах, в ней стояло несколько кроватей, по бокам которых свисали ремни для пристегивания сумасшедших. Посреди комнаты стояли в ряд, на некотором отдалении друг от друга, четыре высоких крепких стула, окованных железом. Стулья были привинчены к полу, на спинке их и на сидении также прикреплены были толстые ремни, которыми пристегивали во время припадка буйных.
Из четырех стульев занят оказался только один. Несчастная сумасшедшая в смирительной рубашке с завязанными на спине длинными рукавами была еще дополнительно пристегнута к стулу ремнями у ног, бедер, на талии и у плеч. Она была совершенно неподвижна, голова с упавшими на лицо длинными спутанными волосами бессильно свесилась на грудь.
– Это София Бухгардт? – с содроганием спросила графиня, не узнавая несчастную.
– Да, ваша милость, это она. Боже мой, сколько горя с этими буйными! Там на постели лежит еще одна, пристегнутая ремнями. Если ее освободить, то несколько часов она будет спокойна, пока не соберется с силами, а потом припадок бешенства снова повторится, и горе тому, кто попадет тогда ей под руку. Ах, ваша милость, Бог тяжело испытывает некоторых людей…
– Отведите меня к другой вашей пациентке, – приказала графиня.
Дора беспрекословно повиновалась. Они прошли дальше по коридору и остановились у двери маленькой комнатки, где находилась Лили.
Девушка не могла найти себе покоя с той ночи, когда ее домогался Гедеон.
Дора отперла дверь. Графиня ступила через порог.
Увидев перед собой мачеху, Лили испуганно вскочила и невольно попятилась. Неужели эта страшная женщина даже здесь не может оставить ее в покое, неужели ей еще мало того зла, которое она причинила?
– Несчастная, – произнесла графиня укоризненным тоном. – Вы все еще не желаете осознать истину? Вы все еще упорствуете в своей скрытности? Почему вы не хотите назвать того, кто склонил вас к такому безнравственному поступку?
Лили протянула вперед руки, как бы желая защититься, она не могла произнести ни слова в ответ, ужас охватил ее при виде мачехи, которая поклялась лишить ее всего – имени, состояния, самой жизни.
– Ты и здесь не оставляешь меня в покое? – произнесла она наконец едва слышно. – Что тебе еще от меня нужно?
Графиня обернулась к Доре.
– Мне кажется, что состояние ее ухудшилось, – сказала она. – Об этом явственно свидетельствуют и ее слова, и весь облик.
Лили вся обмерла, услышав эти слова, а графиня, больше не удостаивая ее взглядом, вышла и в коридоре сказала сиделке:
– По-моему, с ней ничего не удастся сделать.
– Да, вы правы, – с готовностью подтвердила Дора. – Мне и самой так кажется, хоть я и не врач. Она и выглядит хуже, чем раньше, и слова какие-то странные, в глазах постоянный испуг… Мне так жаль бедняжку, я тысячу раз молила нашего Господа сжалиться над ней…
С этими словами она заперла снаружи комнатку Лили и последовала за графиней.
– Да, теперь я вижу, как тяжела ваша работа, – притворно вздохнула графиня и вложила в поспешно протянутую руку Доры довольно увесистый кошелек.
– Ах, тысячу раз благодарю вас, ваше сиятельство, – благоговейно прошептала Дора, с рабской признательностью целуя полу платья графини. – Да благословит вас Бог за вашу доброту!
– Я думаю, с вами можно говорить откровенно, – сказала графиня, пристально глядя на нее. – Хочется высказать некоторые соображения относительно обеих больных, но здесь это невозможно, есть ли у вас более удобное место?
