Мы переглянулись. Если графу донесут, что мы цеплялись к его девке и едва не спровоцировали резню возле церкви… Он ведь уже предупреждал, даже говорил со мной лично. Я понимал, что дважды он не станет повторять.
Но пока, похоже, Эдгар пребывал в неведении. Завидев меня, добродушно улыбнулся, махнул рукой, выявив желание померяться силами. Я считался неплохим воином, владел мечом, секирой, в бою с копьями мало кто мог устоять против меня. Однако этому графу из крестоносцев я уступал. Но сейчас не посмел отказаться от его предложения.
Мы стали друг против друга с затупленными мечами для тренировочного боя, кто-то из оруженосцев облачил меня в толстую бычью куртку, шнуровавшуюся по бокам — обычная предосторожность во избежание увечий. По сигналу сошлись.
Надо отметить, поединок на мечах не бывает долгим. Два-три касания — и ты убит или ранен. У Эдгара была особая манера боя — он не стремился к внешним эффектам, к особым выпадам, которые так популярны у рыцарей на турнирах. Эти бывшие крестоносцы сражаются по особой методе, которую приобретают после стычек с сарацинами, то есть все равно каким способом, только бы победить противника. И когда граф, отражая мой выпад, сделал подсечку, я оказался не готов и распластался на песке. Эдгар замер надо мной, держа острие меча у моего горла, но приятельски улыбаясь. Подал руку, помогая встать. Да, не желал бы я встретиться с ним в настоящем бою. Я просто хотел отнять у него Гронвуд. И готов был ради этого рискнуть. Ведь кто не рискует, тот ничего не выигрывает. А вопрос стоял так: либо Эдгар, проведав про сегодняшнее происшествие, выдворит меня, либо я, опираясь на влияние Бэртрады, лишу Эдгара всего.
Прямо с плаца я отправился разыскивать каменщика Саймона, а отыскав, стал расспрашивать о наглом саксе из фэнов. Француз даже присвистнул.
— Похоже, сэр, вы повстречались с самим Хорсой из Фелинга. И готов проглотить мешок извести, если эта встреча доставила вам удовольствие.
Оказалось, что этот Хорса — самый что ни на есть отъявленный бунтовщик и поджигатель смут. Прошлой зимой он первым напал на людей аббата Ансельма, и если граф замял дело, то только по его непонятной снисходительности к Хорсе.
Вечером я присутствовал на трапезе в зале Гронвуда. Граф и графиня восседали за высоким столом и казались всем довольными. Бэртрада часто смеялась. Выглядела она просто очаровательно. На ней было платье из плотного переливающегося шелка бледно-желтого цвета. Юбка расходилась пышными складками, лиф заужен, и от горла к талии шла треугольная вставка, расшитая золотыми узорами по белому сукну. Узоры были в виде диковинных цветов и звезд, в тон звеньям чеканного пояса, обвивавшего ее талию. На голове не было покрывала, волосы, высоко зачесанные, удерживал обруч из полированного золота. Бэртрада вообще любила ходить с непокрытой головой, что не соответствовало обычаю замужних женщин, но супруг не требовал от нее соблюдения традиций.
Я вспомнил Гиту из фэнленда. Конечно, она тоже была хороша, но совсем по-иному. Эдгар давно ее покинул, и я что-то не слышал, чтобы он навещал свою беременную подопечную. Однако Бэртраде не стоило знать о его равнодушии к Гите. Наоборот, я хотел разозлить ее. Не заставить ревновать, а именно разозлить. И уже придумал, как это сделать.
Оказалось, граф назавтра собирался покинуть замок. И едва он уехал, я сразу поспешил к Бэртраде. Пользуясь правом старого друга, прошел к ней в покои. Какая же там была роскошь: на стенах яркие гобелены, плиты пола покрывали светлые меха, мебель в богатой резьбе с инкрустациями. И среди этого великолепия моя красавица Бэрт — недовольная, раздражительная, нервная. Я подавил улыбку: обычное настроение графини после ночи на супружеском ложе.
Но меня Бэртрада встретила приветливо, протянула руку для поцелуя. Она сидела в напоминающем трон кресле, а кормилица Маго укладывала ее волосы. Сейчас присутствие здесь Маго было данью приличиям: не могла же графиня принимать наедине молодого мужчину, когда супружеское ложе еще не остыло. Не остыло… И настроение у Бэрт было самое не остывшее.
— Скажи мне, Гуго, неужели все мужчины столь навязчивы?
— Мне уйти, госпожа?
— Ах, речь вовсе не о тебе. Я неправильно выразилась. Неужели все мужья столь навязчивы?
— О, разумеется, как и прочее имущество, вы принадлежите графу по закону, и он может пользоваться вами, когда соизволит. К тому же Эдгар Норфолкский желает как можно скорее посеять свое семя в вашем лоне. Поэтому смиритесь, иначе супруг разочаруется в вас и вернется к Гите Вейк.
Я сделал вид, что не заметил, как изменилось ее лицо, и тут же сообщил, что мне удалось повидать саксонку. Она весьма привлекательна, хотя вся ее бледная прелесть не стоит единого завитка волос Бэртрады. Но это мое мнение. Кто знает, что думает по этому поводу Эдгар.
Бэртрада даже подалась вперед, заставив засуетиться удерживающую ее волосы Маго.
— На что ты намекаешь?
— Я подозреваю, миледи, что пока вы, как добронравная супруга, ожидаете мужа в этой каменной громаде под названием Гронвуд, Эдгар продолжает наведываться к своей так называемой подопечной.
Она вскочила так резко, что Маго упустила гребень, и он повис, запутавшись в массе волос графини.
— Говори!
Но я не стал более будить ревность Бэртрады. Я просто сказал, что вряд ли Эдгар не испытывает чувств к Гите Вейк, если подарил ей белую арабскую лошадь. А ведь своей супруге он пока отказал в этом, хотя Бэрт его и просила.
Ей была свойственна мелочность. Порой из-за пустяка она могла распалиться не на шутку. И сейчас то, что Эдгар так и не подарил ей белую арабку, но дал такую любовнице, задело Бэртраду куда сильнее, чем все сплетни о его романе с Гитой. И как же она бушевала! Я давно не видел ее в таком состоянии. Вмиг всплыли все обиды на Эдгара. И то, как еще в Нормандии он вынудил ее едва ли не бегать за собой, и то, что уложил на постель, где до нее спала другая, и то, как коварно лишил ее свиты.
Мне оставалось только подливать масла в огонь.
— Но ты его жена, Бэртрада, и должна рожать ему. Он плодовитый парень. Вон бастард Адам уже есть, теперь еще ублюдок от саксонки. Я сам видел, что она брюхата. Теперь твоя очередь понести от него.
Лицо графини выражало отвращение.
— Какая мерзость…
И тут я сказал:
— Ответь, Бэрт, радость моя, зачем он тебе вообще? Этот изменник, развратник, прелюбодей. Ведь это ты возвысила его, ты же можешь и ниспровергнуть. И если он падет… Тогда только ты, Бэртрада Норфолкская, будешь править в Восточной Англии!
Я знаю, для нее нет ничего слаще таких речей. Она была властолюбива, однако была и реалисткой. Поэтому осторожно спросила:
