Штыки.
Ещё раз — стоп!
Немецкий штык — он ножевой. Как раз на поясе такой и висит. Но он — плоский и отблеск дает всей боковой поверхностью клинка.
А здесь — блестит только острие.
Как у нашего родного штыка от трехлинейки.
Но у немцев — таких штыков нет…
И как прикажете это понимать? По нам что — свои стреляли?! Ох, сейчас у меня кто-то огребёт…
Дождавшись подхода разведки, Ракутин окликнул.
— Стой! Кто идёт?! Пароль!
Услышав такой вопрос, бойцы растерянно завертели головами — помнят-таки устав! И знакомая команда как-то враз поставила их на место.
А капитан продолжал.
— Старший группы ко мне — остальные на месте!
Всё, сломались…
— Красноармеец Федюнин, товарищ капитан! — вытянулся перед Алексеем невысокий боец.
— Капитан Ракутин — особый отдел штаба армии.
Боец сник — вот это попал…
— Кто приказал открыть огонь по колонне? — капитан ткнул рукой в сторону тридцатьчетверки.
— Лейтенант Горяев… наш командир.
— Да? Ну что ж, товарищ Федюнин, берите своих сопровождающих, пошли…
Благоразумно обогнув холм с внешней стороны (не хватало ещё, чтобы пришедшие увидели н е м е ц к и е танки), Ракутин подвел разведку к подбитой машине.
— Ну что? Это вражеский танк?
Бойцы смущенно потупились.
— Командира — ко мне! Немедленно!
Вытянувшийся перед Алексеем лейтенант покраснел аж до кончиков ушей. Особенно — когда прочел его грозную бумагу. А увидев полкового комиссара — того, как раз вынесли на улицу продышаться, и вовсе пал духом.
— И что прикажете с вами делать, товарищ лейтенант? У вас какое приказание было?
— Да… мы в колонне шли… а тут немцы! Самолеты! Разнесли всё — вдребезги и пополам! Даже за одиночными машинами гонялись! Мы стреляли… но так никто и не попал. Комбата убило, других командиров тоже… бойцы разбежались во все стороны. Потом уже собираться начали, вот и к нам несколько человек из других частей пришло.
— И что дальше?
— Машин у нас уже не было… да и лошадей побило всех. Вперед пошли, пушки на руках катили. А тут опять — самолеты! Мы и спрятались в кустах. Они мимо и прошли, не увидели нас. Только вылезти хотели — снова летят! Опять мы пережидать стали… А потом смотрим — пыль! И танки! Ну, я и дал команду стрелять…
Ракутин покосился на подбитую машину — там вовсю уже хлопотали механики Лужина, лязгал металл.
— Это — немецкий танк, товарищ лейтенант?
— Нет…
— Не понял?!
— Не немецкий, товарищ капитан! Наш танк!
— Уже лучше. И как я теперь должен с вами поступить? За такие вещи, да в военное время…
Лужин поднял глаза на подошедшего лейтенанта.
— Этот?
— Да, товарищ полковой комиссар. Командир взвода лейтенант Горяев.
— Хорошо стреляют ваши наводчики, товарищ лейтенант… Эти бы таланты — да на благое дело…
— Виноват, товарищ полковой комиссар!
— Да кто б спорил-то… Что с вами делать будем, товарищ лейтенант? С танком что, товарищ Ракутин?
— Гусеницу починят. С башней… не знаю пока. Командир танка в себя ещё не пришел — контузия.
— Сколько у вас людей, товарищ Горяев?
— Сорок два человека, товарищ полковой комиссар! Два орудия и один пулемёт!
Лужин вопросительно посмотрел на Алексея. Тот только плечами пожал.
— Можем и с собой забрать, товарищ полковой комиссар. Такие полномочия у меня имеются, — похлопал по нагрудному карману капитан.
— Все ясно, товарищ лейтенант? Поступаете в распоряжение капитана Ракутина! — Лужин устало опустил веки.
— Пошли уж, стрелок! — хлопнул лейтенанта по спине Алексей.
Через час все сборы закончились. Танк отремонтировали, натянув заново гусеницу и заменив разбитый трак. Кое-как смогли восстановить подвижность башни — по крайней мере, её теперь можно было поворачивать, хотя, временами там что-то по-прежнему подклинивало.
Притащенные из рощицы пушки прицепили к грузовику и к трофейному тягачу — его мощность такие штуки вполне позволяла.
Сложнее было с бойцами — разместить их всех на машине и тягаче не представлялось возможным. Махнув рукой, капитан разрешил им залезть на танки — авось не сверзится никто во время движения.
— Только на жалюзи не залезать! — погрозил красноармейцам кулаком один из лужинских механиков. — Враз задницу поджарите — на чём сидеть потом?
— Да ну? — усомнился Алексей. — И вправду поджарят?
— Нет, конечно! А вот движок от этого сильно напрягаться будет — воздуха недостаточно! Но собственный зад каждый беречь станет сильнее, чем какой-то там двигатель…
Час хода — и впереди замаячили домики. Место встречи…
Стоявший у обочины автомобиль Ракутин увидел не сразу — мешали густые кусты. А вот красноармейцев, спешно копавших что-то у околицы — этих не заметить было невозможно — лопаты так и мелькали в воздухе.
Вышедший на дорогу человек в фуражке поднял руку, останавливая колонну.
Ехавшая по-прежнему впереди тридцатьчетверка, густо облепленная пехотинцами, остановилась, и они обрадовано попрыгали на землю.
— Лихачев! Тормози! Похоже, за нами… — Алексей подтянулся на руках, выбираясь из башни. — Бойцы! Десять минут — перекур!
Спрыгнув на землю, он поправил гимнастерку и фуражку, направляясь к остановившему колонну командиру.
Им оказался сухощавый старший политрук с воспаленными от долгого недосыпания глазами.
— Капитан Ракутин?
— Да, товарищ старший политрук.
— Будем знакомы — старший политрук Жданович, особый отдел штаба армии. Почему задержались? Мы вас тут уже два часа ждём!
— Танк ремонтировали — авария ходовой части, — на ходу изобрел объяснение Алексей. — Объехать его возможности не было — дорога не позволяла. Да и бросить исправную, в остальном, машину…
— Где полковой комиссар? — перебил его речь Жданович. — Он в порядке?
— Да, с ним всё нормально. Рядом с товарищем Лужиным постоянно присутствует военврач, которая следит за его состоянием.
— Так он, что — ранен?! Как же вы…
— Ещё до нашей встречи — немецкие самолеты постарались…
— Самолёты! — скрипнул зубами старший политрук. — Опять они! Ладно, проводите меня к нему!
Лужин полусидел на пороге броневика. Аглая смочив водою из фляги бинт, протирала его лицо и шею.
— Товарищ полковой комиссар… — начал было особист.
— Потом… — Лужин сделал отстраняющий жест. — Капитан… подойди ко мне.
— Здесь я, товарищ полковой комиссар, — выдвинулся вперед Ракутин.
— Солнце заходящее слепит… вижу плохо. Ты это… словом, спасибо, капитан. Вытащил ты нас всех… я уж, грешным делом, сомневаться стал…
