— Я бы хотела, чтобы не табор, а вы один, понимаете, вы один, Фред, радовались, когда в этом доме будет радость, и грустили, если его посетит горе.
— Это самый лучший тост, какой вы могли произнести…
Они выпили. Вместе. Залпом.
А когда вышли на веранду, вдруг услышали то, чего до сих пор никогда не слышали — не только Фред, но и Агнесса — заливистый смех Иренэ. Девочка смеялась от всего сердца, беззаботно, по-детски.
На цыпочках они подошли к кустам. Педро пускал мыльные пузыри, потом бежал за ними вдогонку и дул, чтобы они не опускались на землю.
— Уйдём отсюда, пусть играют, — тихо прошептала Агнесса и после долгой пауэы ещё тише прибавила: — Вот смотрела я на Иренэ, Педро, на вас, Фред… Мадонна пречистая, как хорошо было бы, если б мы могли не разлучаться!
…Отойдя от виллы метров сто, Григорий лёг на сожжённую солнцем траву, положил под голову руки и долго пролежал так, глядя в небо. Оно менялось на глазах. Глубокая синева перешла в нежную голубизну, растворявшуюся на западе в лимонно-жёлтом закате. Затем небосвод вдруг вспыхнул ослепительно розовым светом, и тотчас его словно присыпали пеплом. Лишь на горизонте ещё пылала узкая красная полоска, но вскоре и она погасла.
Наступила ночь — внезапно, как это бывает всегда на юге. Гигантский чёрный бархатный шатёр неба раскинулся так низко, что казалось — протяни руку и достанешь ближайшую звезду. Григорий вздохнул полной грудью. Заснуть бы здесь под открытым небом, забыть обо всём, что терзает сердце тревогой и беспокойством. Но на это он не имеет права…
Григорий поднялся, отряхнул одежду и медленно побрёл по направлению к школе «рыцарей благородного духа».
Герр Шлитсен теряет равновесие
Воронов вошёл в кабинет Фреда Шульца, потирая руки от удовольствия, весёлый, возбуждённый, словно ему неожиданно досталось наследство после покойной тётушки или он получил долгожданную посылку из Англии с двумя ящиками «смирновской».
Фред изучил характер старика: его не надо ни о чём спрашивать, все расскажет сам.
Воронов несколько раз прошёлся по комнате, сел на диван, снова поднялся, выключил телефон.
— Вы не видели сегодня Шлитсена? — наконец спросил он.
— Нет.
— Советую не попадаться ему на глаза…
— Не такое уж он высокое начальство, чтобы бояться столкнуться с ним, даже когда он в плохом настроении.
— В плохом? Не то слово! В убийственном! Ужасающем! Попал как кур во щи. И кто? Шлитсен! Всех учит, всем даёт директивы, указания, а сам..
Воронов хохотал, от непомерного возбуждения топал ногами, похлопывал себя ладонями по бёдрам.
Фред знал — Нунке терпеть не может своего заместителя, Шлитсен очень не любит Воронова, а тот ненавидит Шлитсена и Нунке вместе взятых. И если Воронов сегодня так рад, значит, у Шлитсена действительно крупная неприятность.
Фред поднялся, налил стакан воды, подал генералу.
— Не воду — водку я буду сегодня пить! Напьюсь как сапожник. До зелёного змия!
У Шлитсена было уже несколько очень резких стычек с Шульцем, и каждая только увеличивала их взаимную неприязнь. Воронов это знал и, должно быть, именно поэтому сейчас пришёл.
— Да скажите вы, наконец, в чём дело?
Генерал сел, почти вплотную придвинув стул к креслу Фреда.
— А как же! Помните, перед вашим отъездом в Мюнхен я рассказал вам об операции «Прогулка», подготовленной Шлитсеном?
— Припоминаю в общих чертах…
— Речь шла о засылке большой группы агентов в прибалтийские районы Восточной зоны Германии Висмар, Варнемюнде и Росток. Вспомнили?.. Сославшись на ответственность этой операции, Шлитсен сам готовил ребят, сам снаряжал их в путь. Хотел, знаете, блеснуть, показать высший класс! Вы-де, мол, господин Воронов, олух царя небесного, а вот я… Поглядите, каких орлов отобрал, как их вымуштровал, как хитро составил план засылки… Особенно надёжной Шлитсен, да и Нунке, к слову сказать, считали группу, засланную в Росток под видом освобождённых из русского плена… Документы им дали — пальчики оближешь…
— Да, да, теперь отлично вспомнил… Вы мне тогда подробно рассказывали, — нетерпеливо перебил Фред, которому не терпелось поскорее узнать, что произошло.
— Ко всеобщему нашему удивлению в назначенный час связь с группами не смогли наладить.
— Тоже припоминаю…
— И вдруг недели три тому назад связь была восстановлена. И какая: регулярная, секунда в секунду.
— Вот это для меня новость!
— Шлитсен ходил гоголем! Думбрайту — подробная шифровка. Не знаю, что тот ответил, только Шлитсен ещё больше задрал нос. А «орлам» — всё новые и новые задания…
— А что оттуда?
— Шифрованные ответы о том, что все выполнено. Просьба прислать ещё людей, поскольку объём работы увеличивается… Это немного обеспокоило Нунке. Тайком от Шлитсена он перебросил в восточную зону «Чёрного». Знаете? Ну, «Шварца».
— Первый раз слышу.
— Ловкий черт! Побывал во всех трех пунктах… Вчера вернулся.
— И что?
Воронов снова расхохотался.
— Провал! Все провалились, все до одного! Сидят, милашки, как чижики! — Воронов положил два пальца одной руки на два пальца другой — вышло подобие решётки, — и приставил к глазу. — Более того, явочные квартиры, подготовленные ещё покойным гестапо, тоже провалились: все как одна раскрыты.
— Но связь? Она ведь была регулярной!
— Была. И регулярная. Только её поддерживала… советская контрразведка.
Теперь сдерживался от смеха Фред Шульц, хотя именно он имел полное право и смеяться и радоваться…
— Представляю себе, — комментировал Воронов, — вся агентура сидит в тюрьме, а высокочтимый герр Шлитсен даёт заданием за задание советской контрразведке! Помощь посылает! Чуть ли не пятую часть немецкого отдела школы переправил. Как вам это нравится?
Фред нахмурился.
— Не разделяю вашей радости, генерал, и, признаться, совсем вас не понимаю. Шлитсен, конечно, не тот человек, которому можно сочувствовать, я и сам его недолюбливаю, но ведь речь идёт не о нашем с вами отношении к нему, а о дорогом для нас обоих деле. Ведь это не Шлитсен пострадал, а дело! Как же вы можете…
— Прямолинейность мышления, Фред! Свойственная вам, немцам! А психология человека — вещь сложная. Человеческий мозг со всеми его извилинами это ведь настоящий лабиринт! С перекрёстками, тупиками, неожиданными поворотами направо, налево, назад… Взять хотя бы меня. Ненавижу большевиков? Ненавижу! Лютый враг для меня новая Россия? Непримиримый! Казалось бы, яснее ясного. Вреди, разрушай, взрывай, бей по самым уязвимым местам! Я это и делаю. А мысль, что руководила моими действиями, — скок, и куда-то в сторону! «Наши бесятся, услышав о том-то и том-то, а русские знай себе строят, знай наращивают мощь!» — злорадно шепчет какой-то голос. И при этом, заметьте, ненависть к моим бывшим соотечественникам не уменьшается, а увеличивается. Знаю, что занесу руку для нового удара, мечтаю, чтобы удар был смертелен! Вот и разберитесь в этой раздвоенности чувств. Мне как-то довелось видеть одного убийцу, который замучил собственную мать, а потом заливался слезами над её трупом. Может, думаете, фальшивил? В том-то и дело, что совершенно искренне рыдал.
