— Декстр у Наталиса, я за ним! — крикнул, срываясь с места, Приск.
— Надо как-то это остановить. — Кука помчался к месту пытки, Скирон побежал за ним, но пошатнулся, ухватился за подпорку навеса. Но потом все же пришел в себя и поплелся следом.
Когда Кука примчался к месту экзекуции, вокруг столба уже собралась толпа. Одни смотрели молча, другие роптали. Роптали негромко, но тяжкий гул, похожий на рокот идущей издалека майской грозы, доносился отчетливо. Кука протиснулся вперед. Тело Квинта уже бессильно повисло на веревках. Вся спина его была залита кровью, кожа вспорота ударами до самого мяса.
Кука кинулся к столбу, вытащил нож и принялся срезать веревки на запястьях.
— Не сметь! — заорал Нонний. Лицо его, и без того красное, сделалось багровым.
Кука, не обращая внимания на окрик, срезал веревки и подхватил обмякшее тело. Тем временем один из подручных Нонния, подбежав, окатил из ведра Квинта и заодно Куку. Квинт даже не дернулся. Тело его, скользкое от воды и крови, было невозможно удержать.
— Медика! Кубышку зовите! — завыл Кука, падая на колени рядом с неподвижным Квинтом.
Тот не шевелился, лишь изо рта его и из носа текли, будто нехотя, струйки крови.
— А ну пусти! — сказал вдруг кто-то.
Из круга собравшихся выступил белокурый и похожий чем-то на медведя Фронтиан. Его побаивались и легионеры, и центурионы — за совершенно невероятную медвежью силу. Сказывали, был он из германцев, отец его выслужил себе гражданство в одном из рейнских легионов еще при Тиберии. Легионер нагнулся, тронул челюсть Квинта, повел из стороны в сторону. Потом поднял маленькое тело малыша Квинта — со стороны казалось — отец взял на руки ребенка — и заорал:
— Его убили!
Кука все еще стоял на коленях, сжимая в руке нож.
Толпа взвыла. Нонний, ничего, кажется, не соображая, пнул Куку изо всей силы в бок. Фронтиан развернулся и подсек центуриона под опорную ногу. Нонний шлепнулся прямиком в лужу — в розоватую смесь воды и крови, цветом похожую на разбавленное вино.
— Квинт! Квинт! — забормотал Кука, поднимаясь. Его шатало, как пьяного. Он принялся гладить мокрые грязные волосы Квинта, пальцами отирать лицо, еще больше размазывая грязь.
— Оставь его, он мертвый! — сказал Фронтиан.
Нонний вскочил, оглядел стоявших, поднял палку, будто это был меч, и кинулся на легионеров. Те расступились, и Нонний помчался к преторию.
— Держи его! — заорал Кука в ярости.
Легионеры, взревев разом, ринулись вслед за бегущим. Но не догнали — центурион уже скрылся в претории. Тело Квинта Фронтиан понес следом, руки убитого безвольно свисали, голова запрокинулась. Рядом с Кукой очутились Малыш и Тиресий, вскоре вообще весь их контуберний, кроме ушедшего к Наталису Приска, был вместе. Даже Квинт был с ними — только тело его держал на руках Фронтиан, он поднял мертвеца над головами легионеров, и смешанная с водой кровь убитого капала на лица товарищей.
— Харон ждет, — сказал Тиресий.
— Нонний! — вдруг страшно заорал Фронтиан.
Остальные молчали. Толпа перед преторием все росла.
— Нонний! — От крика на шее Фронтиана вздулись жилы.
— Нонний! — Голоса звучали уже хором, яростно.
Но у претория встретил их не центурион, а легат Наталис. Вместе с ним были несколько легионеров и новый трибун-латиклавий, прибывший вместо Адриана, — тощий и надменный мальчишка с темным пушком на верхней губе. Чуть сзади и сбоку стояли Декстр и Приск.
— Молчать! — поднял руку Наталис.
— Он убил Квинта! — заорал Кука.
— Молчать и слушать! — выкрикнул легат. — Центурион Нонний арестован и находится в карцере.
Толпа рассерженно загудела.
— Он в карцере и ждет моего решения! — продолжал Наталис. — Он понесет наказание за учиненную незаконно расправу.
Было ясно, что легат их опередил и, чтобы не допустить неизбежного самосуда, попросту арестовал Нонния.
— Разойтись! — приказал легат. — Убитого передать похоронной команде. Похоронить как военного с почестями.
Толпа начала редеть. Фронтиан опустил руки с телом, и Квинта подхватил Малыш.
«Вот и все… — казалось, кто-то нашептывает это Приску, а не он сам так думает. — Ни суда, ни расследования. Не стало солдата, и нет никому до этого дела… Кроме нас. Но мы не можем сдаться так легко».
* * *
Скарабей на ночь забаррикадировался в пустых комнатах Валенса. Слышно было, как он ходит там тихонько на цыпочках. Потом — как отливает в медное ведро. Скирон был в госпитале, легионеров оставалось шестеро. Валенс по-прежнему отсутствовал. Когда допили первый кувшин неразбавленного вина, Приск вдруг спросил:
— Чего мы ждем? А? Мы позволим этому гаду жить?
Дальше все покатилось само собой — вспышка ярости, мгновенный штурм непрочной внутренней двери, пленение предателя. Легионеры, вдавив Скарабею в зубы кляп и связав ремнями руки, оттащили доносчика в недостроенные солдатские латрины, выломали не только каменное сиденье, но и плиты стока, кирками разрыли утрамбованную землю и положили в эту могилу живого опциона. Скарабей судорожно втягивал воздух через нос, глаза его были страшно вытаращены, застывшие зрачки уставились в лицо Приску. То ли Скарабей считал Приска единственным, кто может дрогнуть и отменить экзекуцию, то ли именно его винил в происходящем. Но только Приск не собирался спасать предателя. Ему казалось — сейчас под плитами он хоронит человека, погубившего его отца. Все шестеро помочились на лежащего и вновь поставили на место камни, залили раствором, установили сиденье.
Вернувшись в барак, легионеры мгновенно прикончили весь и без того небольшой запас хиосского вина. Приск сидел как неживой, расправа не радовала, хотя он ни о чем не жалел, и, если бы они вновь решили зарыть Скарабея, Приск сделал бы это снова. Опцион продал своего центуриона, по его вине погиб Квинт. И, быть может, еще кто-то погибнет — ведь неведомо, чем все кончится, — ни один бунт, пусть даже вызванный звериным нравом центуриона, легионное начальство не прощает.
— Дай два асса, — подсел к мрачно-скучному Приску Тиресий, — принесу еще хиосского. Тебе явно надо догрузиться.
Прежде в поход за вином всегда отправлялся Молчун. Впервые такое предложение поступило от Тиресия.
— Не дам! — вдруг уперся Приск. — Вместе пойдем. Я тоже умею лазать по стенам.
Тиресий странно усмехнулся. Молча кивнул.
Прорицатель провел Приска по улочкам между бараками, но вовсе не к наружной стене лагеря, а к одному из бараков первой когорты. Здесь, безошибочно отыскав нужное окошко, он стукнул в решетку три раза подряд и еще один — после паузы. Окошко отворилось, внутри мелькнул свет. Тиресий протянул два асса и флягу. Послышалось негромкое бульканье, в свете луны мелькнула рука с флягой, Тиресий ухватил флягу, решетка на окне закрылась.
