Мариторнес из ньюаркской гостиницы «Голова сарацина» ответила:
— Этим утром здесь проходили две женщины и спрашивали про какую-то Джини Динс, которая будто бы идет в Лондон по такому именно делу. Они никак не хотели верить, что она еще у нас не побывала.
Изумленная и несколько перепуганная Джини (необъяснимое всегда пугает нас) стала расспрашивать девушку о наружности этих двух женщин, но выяснила только, что одна из них стара, а другая молода; что последняя выше ростом, но первая гораздо болтливей и командует во всем другой и что обе говорили с шотландским акцентом.
Все это ничего не объяснило, и, терзаемая предчувствием грозящей ей беды, Джини решила отправиться дальше на почтовых лошадях. Но это ей не удалось: из-за какого-то непредвиденного дорожного происшествия хозяин гостиницы не мог предоставить в ее распоряжение ни лошадей, ни проводника. Прождав некоторое время в надежде, что отправленные на южную дорогу лошади скоро вернутся и она сможет отправиться в путь, Джини в конце концов устыдилась своего малодушия и решилась пойти, как обычно, пешком.
Путнице объяснили, что дорога ей предстоит ровная, за исключением холма под названием Ханбери-хилл, который находится в трех милях от Грантема — места ее ночлега.
— Я рада, что мне попадется по дороге холм, — ответила Джини. — Мои глаза и ноги устали от этой однообразной равнины. Кажется, что весь путь от Йорка досюда был вскопан и потом выровнен; у нас, шотландцев, глаза не привыкли к такому однообразию. Когда большой голубоватый холм, который называют здесь Инглборо, пропал у меня из виду, мне показалось, будто я потеряла последнего друга в этой чужой стране.
— Если уж тебе, милая, так по вкусу холмы, — сказал хозяин, — то хорошо бы тебе прихватить с собой этот Ханбери-хилл — ведь для почтовых лошадей это просто гибель! Выпьем-ка за твою дорогу, чтобы ты дошла до места целехонькой, — я вижу, ты славная и разумная девушка.
С этими словами он отхлебнул изрядный глоток домашнего эля из большой оловянной кружки.
— Не встретятся ли мне дурные люди по дороге, сэр? — спросила Джини.
— Да чтобы от них избавиться, я согласился бы вымостить оладьями всю Гроубинскую лужу. Но все же их теперь не так много, как раньше, а с тех пор, как они остались без Джима Рэта, то и вовсе не собираются вместе, словно мершемцы, потерявшие своего вожака. Выпей-ка глоток на дорогу, — продолжал он, протягивая ей кружку, — а то вечером в Грантеме тебе ничего не достать, кроме ерундовой каши да воды.
Вежливо отказавшись от кружки, Джини спросила, какова ее «доля».
— Доля? Господи помилуй, да о чем ты говоришь?
— Я хотела… я хотела узнать, сколько с меня причитается.
— Причитается? Да что ты, девушка! Ведь, кроме кружки пива, выпито ничего не было, а что до кусочка мяса, то всякий чужестранец, кто вроде тебя и говорить-то по-христиански толком не умеет, всегда найдет его в «Голове сарацина». Ну, еще разок за тебя выпью. И еще одну пьет Марк Белгрейв за тебя. — И он снова основательно отхлебнул из кружки.
Путешественники, которым довелось побывать в Нью-арке в наши дни, помнят, наверно, удивительную вежливость и предупредительность теперешнего хозяина главной ньюаркской гостиницы, и их, возможно, немало позабавит сопоставление такой благовоспитанности с манерами его менее учтивого предшественника. Надеемся, однако, — и время это покажет, — что полировка не лишила металл его ценных свойств.
Простившись со своим линкольнширским Гаюсом, Джини отправилась дальше одна и была несколько встревожена, когда сумерки и вечер застали ее в открытом поле, простиравшемся до подножия Ханбери-хилл и пересекаемом кое-где рощицами и болотистыми участками. Благодаря обширным пустырям, окаймлявшим тогда северную дорогу (теперь они огорожены), и попустительству полиции путешественникам в те времена всегда грозило нападение грабителей; в наше время мы почти не знаем подобной опасности, а если и сталкиваемся с ней, то лишь в местах, расположенных вблизи столицы. Обеспокоенная Джини ускорила шаги, но, услышав неожиданно позади себя стук копыт, отступила инстинктивно в сторону, словно стараясь предоставить всаднику как можно больше места. Когда лошадь настигла ее, Джини увидела, что на ней сидели две женщины: одна — в седле, а другая — позади нее на седельной подушке из тех, что и сейчас еще бывают в ходу.
— Добрый тебе вечер, Джини Динс, — сказала женщина, сидевшая впереди, когда лошадь поравнялась с нашей героиней. — По вкусу ли тебе вон тот холм, что тянется к самой луне? Небось не считаешь его за ворота к небесам, которые ты так почитаешь, а? Может быть, мы к ночи туда и доберемся, помоги нам бог, хоть наша кобыла в гору едва ползет.
Разговаривая, она все время оборачивалась и, повернувшись в седле, почти остановила лошадь, но женщина, которая сидела позади нее на седельной подушке, очевидно, уговаривала всадницу ехать дальше, хотя слова ее почти не доносились до Джини.
— Попридержи язык, ты, полуночная! .. Тебе-то что за дело до… неба, или, уж коли на то пошло, преисподней!
— И верно, мать, до неба мне дела нет, раз позади меня ты сидишь, а уж до преисподней дело как-нибудь дойдет, это я точно знаю. А ну-ка, кобылка, приналяжь, словно ты метла, — как-никак на тебе ведь ведьма сидит!
Башмаки на руках, и чепец на ногах,
Огоньком я блуждаю в полях и лугах.
Стук копыт и расстояние заглушили остальную часть песни, но бессвязные звуки некоторое время еще доносились с пустынного поля.
Неописуемый ужас сковал Джини. Это непонятное обращение к ней по имени, без всяких объяснений или попыток завязать беседу, какого-то дикого существа, мчавшегося вперед и исчезнувшего так таинственно, да еще в чужой стране, было похоже на сверхъестественные явления, описанные в «Комусе»:
О, языки невидимых существ,
Что произносят имена людей
В горах, на берегу, в песках пустыни!..
И хотя Джини Динс совершенно не походила чертами, осанкой и положением в обществе на героиню этой очаровательной маски, все же последующие строки могли вполне относиться и к растерявшейся от неожиданности Джини:
Такие мысли могут испугать.
Но не того, чей ум всегда в союзе
С могучим рыцарем, чье имя — Совесть.
И действительно, Джини старалась внушить себе, что, осуществляя столь благородное и самоотверженное решение, она вправе, если можно так выразиться, рассчитывать на неприкосновенность. Успокоив себя этими мыслями, она продвигалась понемногу вперед, как вдруг была остановлена новым и еще более ужасным явлением. Двое мужчин, прятавшихся, очевидно, в роще, выскочили на дорогу и с угрожающим видом преградили ей путь.
