— Машина-распорядитель имеется на всех автогонках?
— Нет, капитан.
— И в чем же заключаются ее функции?
— Она делает один или два круга по маршруту гонки.
— И именно в этот момент Пресвятая Дева благословляет трассу?
— Угу.
— А у нас будет машина-распорядитель, Макмиллан?
— Я думал, что вы не верите во все такое, капитан.
Сайлас уловил оттенок неприязни в словах шотландца, но не обратил на него внимания.
— Дело не в этом, — сказал он. — Я думаю, мы должны взять римские гонки за образец и следовать их примеру.
— Угу, понял. Значит, паркуем все автомобили на набережной, мордой к реке, а водители по сигналу из пистолета бегут к ним?
— Да, Макмиллан, но только после того, как машина-распорядитель проедет по маршруту и благословит трассу.
Макмиллан смотрел на Сайласа с нескрываемым подозрением. Что задумал этот человечек?
— Эти китаезы не верят в святых, капитан, — сказал он.
— Вы правы, Макмиллан. Благословлять трассу будет не католический святой.
— А кто же?
— Будда, разумеется. Это сделает большой смеющийся Будда. Что вы об этом думаете?
Глава сорок восьмая
СМЕЮЩИЙСЯ БУДДА
Сайлас смотрел на старого мужчину, сидящего перед ним. Май Бао отрекомендовала его как искусного резчика и надежного человека, умеющего хранить секреты, а Сайлас никак не мог отделаться от ощущения, что он его уже где-то видел.
— Мы с вами не встречались? — осведомился он, протягивая гостю чашку изысканного улунского чая.
— Думаю, что нет, мистер Хордун, — улыбнулся старик и принял чашку из тончайшего фарфора.
Его слова, однако, не избавили Сайласа от ощущения дежавю.
— Но вы знакомы с моей женой?
— Да, сэр, мы познакомились в связи с болезнью ее матери.
Сайлас кивнул, но все равно копался в памяти, пытаясь понять, почему этот человек кажется ему знакомым.
— Что-то не так, сэр? — спросил Резчик.
— Нет, нет, просто какое-то глупое ощущение…
Однако Сайлас жил в Поднебесной достаточно долго, чтобы знать: такие ощущения глупыми не бывают. Они указывали на какие-то интуитивные озарения, в которых еще предстояло разобраться. То были импульсы, ожидающие словесного воплощения. Резчик тоже знал это, как и то, что сейчас пытается припомнить Сайлас. Старику была хорошо известна история о том, как дядя этого человека заказал деревянную фигуру, не многим отличавшуюся от той, сделать которую его попросит Сайлас Хордун. Только тогда прятать внутри фигуры собирались не священную реликвию, а рыжего мужчину.
— Чем могу служить вам, сэр? — спросил Резчик.
Сайлас перестал мучить себя сомнениями и очень подробно объяснил Резчику, чего он хочет. Резчик для вида задавал вопросы относительно «большого изогнутого предмета», который предстояло спрятать внутри Смеющегося Будды. Сайлас с готовностью выложил ему то немногое, что знал.
— И этот Смеющийся Будда должен будет находиться в автомобиле? — уточнил Резчик.
Задав вопрос, он прикусил губу. Он невольно проговорился, ведь в разговоре с ним Сайлас не обмолвился ни словом о том, что статуя Будды поедет в автомобиле. А вдруг он заметит?
— Верно, я об этом чуть было не забыл!
Резчик перевел дух, а Сайлас показал ему литографию машины-распорядителя римских автомобильных гонок.
— Могу ли я увидеть автомобиль, который повезет Смеющегося Будду? — спросил Резчик.
— Разумеется.
Сайлас провел Резчика вниз, где стоял автомобиль старой модели со знаком номер один, привинченным к переднему бамперу. Сдвинув складывающуюся крышу, он указал на пассажирское сиденье.
— За рулем будете вы? — уточнил Резчик.
— Да.
— Хорошо.
— Вам нужно что-нибудь еще?
— Нет, — улыбнулся Резчик. — У меня есть все, что нужно. Смеющийся Будда будет готов за день до вашей гонки. Вас это устраивает?
— Вполне, — ответил Сайлас и снова уставился на старика изучающим взглядом.
— Что с вами, сэр?
— Ничего. Никак не могу отделаться от чувства, что все это со мной уже было.
Резчик продолжал улыбаться. История Китая повторялась. То, что Макси, дядя этого человека, делал много лет назад, должно было произойти снова, но на сей раз с другим тайником и другим грузом.
Глава сорок девятая
КАК ИСПОРТИТЬ ГОНОЧНУЮ МАШИНУ
В жизни Шанхая наступила пауза. Огромный город словно затаил дыхание, опустил голову на грудь и… отдыхал. Только что минуло три часа пополуночи. Примерно через полтора часа начнут свой утренний обход собиратели ночных горшков. Но сейчас над Городом-у-Излучины-Реки властвовала тишина. А Сайлас считал. Считал шаги: от Бунда, вдоль улицы и дальше — вниз, к пристани. Предварительно он уже измерил ширину улицы и с удовлетворением выяснил, что она вполне достаточна. Теперь его беспокоил участок после сужения улицы. Поэтому он медленно шел, считая шаги. Через каждые пять шагов Сайлас поворачивался лицом к Бунду.
— Значит, когда я проеду по улице двадцать ярдов, с набережной меня уже не будет видно, — проговорил он вслух.
В конце улицы Сайлас сделал глубокий вдох и снова принялся считать шаги, двигаясь по направлению к тяжелой металлической швартовной утке, закрепленной на толстых досках причала. Теперь он шел задом наперед, лицом в сторону города. В шестнадцати шагах от начала улицы он все еще был ясно виден любому, кто находился на изгибе набережной Бунд, в том месте, где она пересекалась с улицей Кипящего ключа.
Сайлас повернулся лицом к пристани, продолжая считать шаги. Его возбуждение возрастало. До стальной швартовной утки оставалось почти двести футов, и все это время он будет виден любому зеваке, который, находясь на перекрестке Бунда и улицы Кипящего ключа, вдруг вздумает обернуться и посмотреть назад.
Сайлас поглядел на противоположную сторону реки. Оттуда на него мрачно глядел Пудун, враждебный всему цивилизованному, что фань куэй принесли к излучине реки.
— Не бойтесь, мистер. Пудун — на том берегу, а мы — на этом.
Вздрогнув от неожиданности, Сайлас посмотрел туда, откуда прозвучал голос, и увидел старого нищего. Тот, по всей видимости, устраивался на ночлег на досках пристани.
— Да, вы правы, — ответил он.
— Это молитва, которая удерживает его там, а нас — здесь, — объяснил старик.
— Вот как? — с искренним удивлением спросил Сайлас.
— Да, это молитва, сэр.
Старик откинул драное одеяло и вытащил из-под него старую эрху. Настроив инструмент, он заиграл. И одновременно с этим Сайлас мысленно вознес молитву — первую с тех пор, как был мальчиком: «Господи, сохрани Макмиллана. Пожалуйста».
