— Мы постараемся, — пообещал Лигоньяж. — Наш друг Шарди собирается совершить вторую попытку. Надежда есть. Первый раз ни у кого не выявил явного преимущества…
— Лигоньяж, — прервал я негромко. — Простите, мадам, но кажется, нам придется ненадолго вас покинуть.
— Но… — начал было Лигоньяж.
— Обещаю, я его верну.
Герцогиня немного надула губки.
— И почему всем кажется, что кровопролития — это не для дамских ушей?
Кровопролития из дамских ушей? Жуть какая… но я не стал острить на эту тему, а ухватил Лигоньяжа за локоток, поднял и оттащил в сторонку.
— Послушайте, Лигоньяж, мадемуазель дю Ранталь ничего не говорила вам на этот счет?
Лигоньяж, хоть и весь исходящий недовольством, заметно стушевался. Выходит, говорила.
— Я подумал, что чем быстрее все кончится, тем будет лучше.
— Возможно, так и есть, но я дал ей слово, что сам этой встречи искать не буду. А значит, я не могу поощрять делать это и вас.
Лигоньяж усилием мысли наморщил лоб.
— То есть, вы хотите сказать…
— Да, — поторопился ответить я.
— Что вы боитесь?
Иногда я начисто перестаю понимать шутки.
— Лигоньяж, а вы меня-то не боитесь часом? К кому я вам перекрываю дорогу, к герцогине де Ла Гранж или, может быть, к Жанне?
Лигоньяж побледнел, постарался выдернуть локоть и ойкнул.
— Да вы что, Шарди! Спятили?
— Вовсе нет. Я что же, угадал?
Лигоньяж наконец выдернул свою руку.
— Вы что, выпили?..
— Нет, но я очень надеюсь, что выпили вы.
— Фонтаж! — перекрыл все звуки новый радостный вопль герцогини.
Лигоньяж тихо выругался, заметавшись, поглядывая то на нее, радостно призывающую уже вышедшего из легкого замешательства Этьена, то, рассерженно, на меня.
— Возвращайтесь, — сказал я. — Для игры в ломбер нужны трое.
И помахав герцогине на прощанье, я решительно отошел поискать все же какой-нибудь более полезный или менее взрывоопасный разговор. Не знаю как насчет Лигоньяжа — я ведь едва не пообещал убить его самого, если он будет настаивать, и он это понял, — а себя я немного пугал, и уж точно себе не нравился. Оставалось утешаться, что и крысы, припертые обстоятельствами к стенке, из милых тварей превращаются в черт знает что…
Далеко я не ушел. Выскользнув из толпы, некто подошел ко мне сзади и хлопнул по плечу.
— А вы уверены, что Земля круглая?
Я подскочил и изумленно обернулся — за моей спиной стоял Роли, в очах которого горели адские искры, а на устах играла дьявольская ухмылка. К нам уже неспешно подходили Сидни, д’Обинье, меланхоличный Огюст и братья Мержи.
— Конечно, нет! — заверил я. — Она стоит на трех китах!
— Точно! — обрадовался Роли. — И на здоровенной черепахе! Да здравствует просвещение! — и его спутники дружно крикнули «ура!», немного переполошив тех, кто был рядом, а испугавшегося было Жака-Анри схватили и со смехом вознамерились подкинуть в воздух. Присоединиться к веселью с легким сердцем мне помешало только странно кольнувшее словечко «просвещение», вдруг прочно связавшееся в моей голове с названием еще не наступившей эпохи. А почему бы, собственно, и не Роли? Авантюрист, ученый, да и Сидни примерно такой же… Иностранцы — кто их тут поймет, похожи они на самих себя, обычных, или нет?
— Несомненно, да здравствует! — поддержал я вслух.
— Теперь, вместе с плоскостью Земли, хорошо бы еще разделаться со сказками о непогрешимости папы, — кровожадно-весело подмигнул Роли.
— Ну что ж, — желая всех помирить, наивно проговорил Жак-Анри, — Ведь у каждого своя правда…
Его брат неопределенно фыркнул, но все же сдержался, не желая рушить его иллюзии.
— Скорее, у каждого свой самообман, — сказал я, даже не думая шутить, и Огюст посмотрел на меня подозрительно, будто я собирался сжульничать. Роли рассмеялся.
— Это точно!
— У… какой упадок духа, — без малейшего сокрушения отметил д’Обинье.
Сидни с усмешкой рассеянно пощипал свои тонкие усы.
— И я готов побиться об заклад, что это все — познаний горький плод! — продекламировал он.
Жаль, подумал я, раньше я не настолько интересовался поэзией в целом и Сидни в частности, чтобы заучить, в каком году он написал тот или иной свой сонет. И вдруг мне вспомнилось то, что сказал Сидни еще несколько дней назад: «все это только bellum omnium contra omnes»… Разве это не изречение Томаса Гоббса, который родится только спустя пятнадцать лет? Но кажется, я слышал его тут и раньше, еще до слов Сидни. Нет, все-таки первым их сказал не он, даже если эти слова и проникли сюда не самым естественным образом…
— Ну нет, — заявил Роли. — Познание — превыше всего! Так что и в горьких плодах есть своя сладость.
— А в картофеле есть крахмал, — уныло прибавил Огюст, вызвав недоуменные, но незаинтересованные взгляды. Если Роли и суждено привезти картофель из Америки, этой идеей он явно еще не загорелся. Я покосился украдкой на Мержи — тот подмигивал младшему брату, явно думая о чем-то постороннем и уж точно не о картофеле. Возможно, просто не расслышал. Я с тревогой посмотрел на Огюста и приподнял бровь — он бы еще заговорил про никотин в табаке, даром что ли Роли потом разнесет эту привычку по всей Европе. Огюст меня проигнорировал. Его явно грызла тоска и опасное отчаянное желание поймать хоть кого-то «на живца», а потом — хоть потоп. Пока, похоже, не получалось.
— А в яблоках есть червячки, — усмехнулся д’Обинье. — Я уже не говорю о водящихся рядом змиях — они еще крупнее червячков!
Роли протестуще замахал руками.
— Оставьте! Это совсем не то.
— Ну, не скажите… — вставил Жак-Анри. — Ведь плод познания в райском саду…
— Малыш, — грозно прервал Роли, хмуря брови. — Давай не будем ссориться. Где ты тут видишь райский сад?..
— Резонно, — заметил со смехом Мержи-старший.
Но мое внимание отчего-то привлек совсем другой взрыв смеха неподалеку — был в нем странно раздражающий призвук. Я бросил взгляд в сторону, и меня кольнула тревога, когда я увидел еще одну знакомую фигуру. И знакомую отнюдь не в лучшем смысле. В компании Брантома, где я прежде заметил Диану, теперь, спиной к нам, стоял никто иной, как мой старинный заклятый враг, которого, по утверждениям некоторых, не было в Париже, хотя это, пожалуй, действительно было бы нелогично.
Да, я обещал с ним не драться. Но если там рядом была Диана…
— Прошу меня простить, — пробормотал я, не отрывая от него взгляда. — Я вынужден вас оставить.
— О да, — пробормотал Мержи, проследив за моим взглядом. — Только не лейте кровь прилюдно…
— А в чем дело? — с любопытством спросил его младший брат, но ответа я уже не слышал, движимый каким-то маниакальным притяжением, я сделал несколько шагов и… остановился как вкопанный.
