Я всмотрелась в лицо раненого. Нет, я его не припоминала. Из тех наглецов мне помнился только белобрысый рыцарь, оскорблявший меня.
Однако на следующий день в Тауэр-Вейк прибыли мои соседи из Ньюторпа — Альрик с Элдрой, старый дед Торкиль, их челядинцы. И едва я увидела их, сразу поняла: что-то случилось.
— Позволь, Гита, моей семье и слугам пока пожить у тебя, — попросил Альрик.
По одному виду Альрика было понятно — произошло несчастье. Он умчался сразу же, ничего не поясняя. От Элдры я тоже ничего не могла добиться, она отворачивалась от меня, плакала. А тут еще дед Торкиль то и дело начинал выкрикивать старый саксонский клич, а на его голове был свежий кровавый рубец. Только от их челяди я узнала о случившемся. И ужаснулась. Этой ночью нормандские воины Нортберта де Ласи неожиданно напали на Ньюторп. Жгли, убивали, и хотя мужчины оборонялись, набег оказался столь неожиданным, что организовать достойный отпор они не смогли. И теперь на месте крепкой усадьбы лишь пепелище.
Понимая, что за этим последует, я была напугана. И до боли было жаль бедную Элдру. Во время набега ее изнасиловали на глазах у Альрика, который ничего не мог поделать.
Утрэд сказал, что надо разослать людей, упредить всех о деяниях де Ласи. О сэре Нортберте давно шла дурная слава, но чтобы он пошел на такое…
— Эдгар Армстронг во всем разберется, — сказала я с неожиданной уверенностью.
— Ага, — скривил в усмешке рот Утрэд. — Эдгар. Или мы — саксы.
Я почти осязала в воздухе угрозу восстания. И это пугало.
Вечером того же дня в Тауэр-Вейк прискакал с большим отрядом Пенда. Я не виделась с ним с тех пор, как еще летом он несколько раз наезжал ко мне, справлялся от имени моего опекуна, не нужна ли помощь. Пенда не знал, что я жду ребенка, и я не хотела, чтобы он проведал. Поэтому я вышла встретить его, закутавшись в свой широкий лиловый плащ.
Пенда был вооружен с головы до ног. Сказал, что в графстве неспокойно, люди взялись за оружие, и граф прислал воинов, дабы они заблокировали все подъезды к Тауэр-Вейк. Я подумала об Эдгаре с благодарностью. Он заботится обо мне… вернее, исправно выполняет свой долг опекуна.
Поблагодарив Пенду, я спросила, что же все-таки происходит.
— Сам дьявол не разберет, — помрачнел он. — Люди Нортберта из Хантлей-Холла и еще несколько нормандских баронов клянутся, что саксы первыми напали на них. Оно на то и похоже. Усадьбы Хантлей и еще несколько других действительно подверглись нападению. Пострадавшие норманны уверяют, что нападавшие были саксами, они кричали боевой клич, сжигали дома, резали людей. А саксонские таны клянутся святыми Эдмундом и Дунстаном, что не чинили ничего подобного и норманны первыми взялись за оружие. Эдгар пытался поговорить с теми и с другими, да только люди обозлены. Если граф не справится с положением в ближайшее время, будет совсем худо. Тогда весть о волнениях дойдет до короля и он введет войска. А тут еще в Гронвуде…
Но он не договорил, махнул сокрушенно рукой. Уехал. А я, ошеломленная всем происходящим, даже забыла сказать ему о раненом незнакомце. Хотя если заварилось такое, немудрено, что он просто одна из жертв… Которых вскоре будет множество.
А вести приходили одна хуже другой. Восстание ширилось, деревни сжигались, крестьяне прятались в болотах. Повсюду были расставлены кордоны графа, но их обходили стороной, и вспыхивали все новые и новые стычки. Однако мои владения это безумие миновало, слава Пресвятой Деве. Мы жили обычной размеренной жизнью, забивали на зиму скот, стали чесать лен. По вечерам все вместе собирались в зале у огня. Но это были не обычные патриархальные посиделки; люди просто жались друг к другу, рассказывали новости, от которых леденела кровь.
Из-за всех этих событий я надолго упустила из виду нашего раненого, который, проведя несколько дней в беспамятстве, пришел в себя и начал поправляться. Странный он был человек — все время молчал, поначалу отказывался принимать пищу. Один раз даже сорвал бинты с раны. Я накричала на него. Уж если Господь по своей милости сохранил ему жизнь, то великий грех отказываться от сего дара. Незнакомец подчинился мне словно нехотя. Его как будто что-то угнетало, и он все время лежал, отвернувшись к стене.
Однажды, когда я кормила его, позади меня раздался резкий голос Элдры.
— Зачем ты возишься с этим нормандским псом, Гита?
У жены Альрика в последнее время очень изменился характер. Она стала угрюмой, злой, ее глаза загорались, лишь когда она узнавала о стычках саксов и норманнов.
Мой подопечный поднял на Элдру глаза, но в них ничего не отразилось.
— Ты знаешь его? — спросила я не оборачиваясь.
Элдра лишь хмыкнула.
— Конечно, знаю. Его зовут Ральф де Брийар. Он из тех рыцарей Бэртрады, которых Эдгар изгнал с позором.
Мой подопечный тихо застонал и, отведя мою руку с ложкой, отвернулся к стене.
Итак, я узнала имя незнакомца. Но то, о чем говорила Элдра, было мне неизвестно. О каком изгнании рыцарей она упоминала? И когда вечером в башню вернулся Утрэд, я расспросила его.
Мой верный воин целыми днями разъезжал по округе, проверял дозоры, узнавал новости. Возвращался усталый, хмурый. Однако на все мои расспросы в тот день ответил сполна. Я была поражена. Леди Бэртрада организовала заговор против мужа, даже велела своим людям схватить его. И если бы не преданность верных слуг Эдгара, неизвестно, чем бы все и закончилось.
Я вдруг ощутила такую нежность к Эдгару! Но к ней примешивалась и известная толика торжества. То, что сделала эта женщина, его законная супруга, свидетельствовало только об одном — между ними нет ни зерна истинного чувства. И это означало… Это означало, что рано или поздно Эдгар вспомнит обо мне.
Той ночью я долго не могла уснуть. Как бы я ни старалась изгнать мысли об Эдгаре, все одно понимала, что по-прежнему люблю его. Я кинулась в его объятия, горячая и шальная от страсти, не думая ни о грехе, ни о чести. А ведь я была воспитана в суровых монастырских правилах. Но женщине трудно постичь, что по сравнению с вечным Небом страсть — ничто. Прикосновение любящей руки заслоняет от нас величие Божье. Нет, я бы никогда не смогла стать одной из целомудренных дев в монастыре. Во мне было столько любви, столько огня… А я все это таила в себе, сдерживалась, и люди говорили, что взгляд у меня холодный. И все же я на что-то надеялась. Нелады Эдгара с женой? Да, о да! Как бы я хотела, чтобы однажды он разочаровался в ней, стал вспоминать меня, пришел…
Ночью я опять проснулась в поту, всхлипывая и извиваясь. Старалась вспомнить свой сон до мельчайших подробностей. Ведь это все, что мне осталось.
