чувств, предоставив им самим выбираться на поверхность её сознания.
И всё же страх заставил Габриэлу сегодня не спускаться в кухню. Какое-то время ей казалось, что она должна покаяться, признаться в содеянном. Но ещё бо́льший страх перед наказанием, тюрьмой и нищетой победили лёгкие порывы угрызений совести и чувство вины.
«Пусть теперь всё идёт своим чередом!» — думала женщина и заставила себя переключиться на другое.
Это другое не хотело вторгаться в голову, в сердце. Мысли о свекрови то и дело будоражили воображение, пугали, беспокоили. Было горько, муторно. Хотелось что-то сделать доброе, полезное. Но ничего не приходило в голову. Это злило, заставляло ожесточаться. Мысли приобретали забытые садистские наклонности. Внутри чесалось, словно чесотка, требуя выхода и удовлетворения.
Новые страхи тут же вторглись в её грудь. Предстали картины её рабства в долине, где она испила полную чашу страданий как телесных, так и душевных. Гнев, страх, мстительное упрямство вылилось на отсутствующих Эсмеральду и её бабку. «Вот виновники всех моих бед! Вот кому я должна отомстить! Жаль, что бабки нет в живых! Но осталась эта сестричка! Погоди же, дорогая! Узнаешь, что такое рабство и вонючий негр сверху! Ишь, красотка!» — продолжала думать Габриэла, утешая себя хоть таким образам.
Проходили дни, а донья Анна продолжала жить. Ей становилось всё хуже, но смерть лишь издали помахивала своей зазубренной косой, лишь грозя, не выполняя своих угроз.
И странное дело! Габриэла чувствовала удовлетворение от такого решения костлявой. Габриэла часто заглядывала в приоткрытую дверь спальни свекрови. Худое бледное лицо стало восковым. Тёмные брови оттеняли тёмные же круги вокруг глаз. С ужасом заметила, что во рту почти не осталось зубов, а пергаментная кожа ввалилась в провал рта. Было страшно, жутко. И Габриэла спешила тихо прикрыть дверь.
После таких зрелищ Габриэла долго не могла успокоиться. Что-то ворочалось в груди, что заставляло её переживать за донью Анну. Она уже честно и искренне выражала сочувствие дону Висенте. Тот молча выслушивал, ничего не отвечал, лишь согласно качал головой.
— Как дон Висенте постарел! — жаловалась Габриэла своей служанке, и та с наигранным сочувствием поддакивала госпоже.
— Успокойтесь, моя сеньора! Положитесь на Всемогущего Господа нашего. Будем молиться, испрашивать его благоволения, сеньора.
— Да, да! Обязательно пойдём в собор. Надо заказать во здравие и внести приличную сумму на нужды церкви.
Служанка подобострастно смотрела на Габриэлу, представляя, сколько и ей перепадёт за сочувствие и помощь.
Теперь Габриэла каждое утро просыпалась с чувством тревоги и страха. И первое, что спрашивала служанку — как состояние доньи Анны.
— Сегодня, сеньора, мне кажется хуже. Что-то с языком у неё. Говорит плохо. Почти ничего не понять.
— А дон Висенте? Что он?
— Почти не отходит от сеньоры. Почти не спит и часто зовёт сына, дона Андреса. Где он может быть?
Габриэла всё больше задумывалась, всё больше вину перекладывала на свою сестру Миру. Это стало навязчивой идеей для неё.
Прошло больше двух месяцев, а донья Анна всё ещё жила. Габриэла изредка заглядывала теперь в её спальню и поражалась внешним видом больной. Это был форменный скелет, обтянутый желтоватой кожей, местами с синюшными пятнами.
А потом Габриэлу поразило мнение лекаря. Он как-то заявил, что донья Анна возможно, отравилась чем-то, что определить уже невозможно. Он не сказал, что её отравили, но для Габриэлы это прозвучало предупреждением. И она забеспокоилась. И опять в голове зашевелились коварные мыслишки об ускорении болезни. Уже хотела идти на кухню, но спохватилась, и в ожидании самого худшего забилась в угол кровати.
Донья Анна отошла в мир иной лишь через неделю. Никто не плакал. Всем давно известно было безнадёжное состояние сеньоры. Лишь дон Висенте ходил мрачнее обычного и ни с кем не разговаривал, хотя посетителей оказалось уж очень много.
Пышные похороны собрали множество друзей и знакомых. Это сильно раздражало Габриэлу, как и дона Висенте. Она несколько раз выражала это хозяину. Тот соглашался, сочувственно кивал. И вдруг весьма любезно заметил:
— Ты одна только и понимаешь меня, Габи! Сожалею, что всё так произошло. Бедная Анна! Да успокоится её душа в чертогах Всемогущего!
Габриэла тут же поддержала дона Висенте. Это было уже после похорон. Они сидели у горящего камина. За окном лил длительный дождь. Было сыро, холодновато и камин создавал атмосферу уюта, тепла и домашнего благополучия.
— Как я ждала приезда Андреса! — вздохнула Габриэла, украдкой посмотрев на дона Висенте. Тот благосклонно кивнул, но отвечать не стал. — Неужели он не знает о кончине матери? Это печально. Очень печально!
— Ты права, Габи. Это очень печально! Мне не хватает сына. Мечтал о внуке! Не судьба, значит! Что нас ждёт теперь?
— Андрес, может быть, ещё появится, дон Висенте. Не может быть, чтобы он так и не узнал о трагедии в родном доме!
— Я только на это и уповаю, Габи! Молю Господа нашего снизойти до нас, грешных, избавить нас от постигших страданий. И ты молись, Габи!
— Я уже молюсь, дон Висенте. С тех пор, как сеньора потеряла сознание.
Очень медленно, но отношения дона Висенте и Габриэлы налаживались. Разумеется, ни о каких интимных отношениях не могло быть и речи. И Габриэла это хорошо понимала. Да и нужны были ей теперь такие отношения? А вот напряжённость в доме постепенно исчезла. Даже слуги ходили повеселевшие и охотно исполняли свои обязанности.
Новый год отметили в кругу семьи, как в древности, вместе с прислугой. Габриэлу это немного коробило, зато давало возможность извлечь для себя некоторую выгоду в будущем. И это подтвердил дон Висенте, заметив:
— Габриэла, дочка! Я хотел бы возложить на тебя управление домом. Мне это уже не под силу. Вот тебе ключи от моих денег, бумаг, остальное возьми у Фернанды. Она уже стара и много работать не может. А тебе это необходимо. Ты должна уметь управлять домом. Андрес не всегда будет отсутствовать.
Габриэла серьёзно посмотрела на хозяина дома, поклонилась и поцеловала руку дону Висенте.
— Вы так добры ко мне, дон Висенте! Я этого никогда не забуду! Все силы положу на благо дома вашего!
— Нашего, нашего, Габи! — воскликнул дон Висенте, и слеза умиления наполнила его глаза.
Габриэла встала, подошла к уже настоящему старику, поцеловала в его впалые щёки исключительно нежным прикосновением.
— Не надо переживать, дон Висенте! Я буду стараться. Поверьте мне.
— Ты опять говоришь так официально, Габи. Я хотел бы вернуть наши добрые друг к другу отношения.
— Так и будет мой милый Висенте, — проворковала Габриэла.
Она не чувствовала фальши в своих словах.
