— Век тебе, Алексей Иванович, должником буду. — До гривы конской поклонился.
— Прекрати, атаман. Рад я за тебя дюже.
Когда уходила партия из Руоколакса, финны вышли провожать Миитту с сыном. Хитрый старый Укконен через толмача казачьего к капитану обратился. Под восемьдесят уж старику, но крепок здоровьем был, и возраст уму не помеха. Карел перевел:
— Просит, дескать, бумагу какую ему справить, что деревня ихняя мирная, все уж отдала войску русскому, дабы другие не брали. И противления никакого при том не было. А еще, чтоб бумага сия охранной грамотой для них была. Коль забираете с собой девку ихнюю с сыном.
Усмехнулся Веселовский:
— Истинно то.
Денщика кликнул, бумагу велел принести. На ней начертал собственноручно:
«Деревня сия, Руоколакс прозываемая, в поиске воинском союзна была. Препонов не чинила и реквизиции много способствовала. Оттого защита ей обещана от всего воинства российского. Ямбургского драгунского полка капитан Веселовский. 1741 года, ноября 5-го дня».
С тем и в путь тронулись.
Горд был Лощилин. И жену красавицу обрел, и сына. А что не понимали речь друг друга, так то не страшно. Сердцем зато слушали. Пекка долго не мог прийти в себя. Настороженно сидел. Все не мог никак поверить, что отца родного встретил. Ведь врагами они были. Но видя, как мать радуется, то сына обнимет, то Данииллу своего, смягчился. Так и вернулась партия в Хийтолу.
Глава 13
А вестей из Петербурга не было
Теперь уж сам Левенгаупт потерял терпение. Ждал, ждал, а вестей из Петербурга так и не было. Простояв два месяца в бездействии, главнокомандующий вдруг неожиданно, в ноябрьскую распутицу, выступил с отрядом в 6450 человек и вторгся в пределы русские. Причины столь непонятного решения Левенгаупта заключались в следующем: в армии полностью отсутствовал фураж, и генерал решить захватить его у русских, а во-вторых, Левенгаупт посчитал, что, распространив сочиненные им воззвания к русскому народу, тем самым он ускорит события в Петербурге.
В первом сочинении Карл Эмиль Левенгаупт, генерал-аншеф армии Его Королевского Величества Короля Шведского, объявлял достохвальной русской нации, что шведская Королевская армия пришла в пределы России защитить и Швецию, и Россию от обид и несправедливостей, нанесенных министрами-иностранцами, кои управляли Россией в эти последние годы. А во втором он предлагал русским не чинить сопротивление шведам, а относиться к ним миролюбиво и дружелюбно. В сим случае главнокомандующий обещал всем от имени Короля неприкосновенность и защиту от притеснений как в личном отношении, так и в отношении имущества, да под опасением, что за неисполнение этого приказа следовали строжайшая ответственность и лишение жизни.
Поход был обречен изначально. Стоял ноябрь, дороги превратились в грязь сплошную, войска еле передвигались, выдирая ноги из чавкающей глины. Башмаки совсем развалились, шли кто в обмотках, а кто и вовсе босиком. Непрерывные дожди, сырость и холода вызвали болезни массовые. После двух недель утомительных переходов, вследствие чего более половины людей захворало, Левенгаупт распорядился повернуть назад к прежним квартирам. Воззвания и раздавать оказалось некому. Исподволь за мучениями шведского корпуса наблюдали казачки. Увидев, что шведы вспять повернули, четыреста казаков и калмыков атамана Ефремова вторглись на неприятельскую землю и нападение учинили. В дистанции сорок верст все без остатку сожгли и разорили, человек шестьдесят крестьян побили,
«такожде более оного числа в полон взято, и при том в добычу же получено великое число лошадей, рогатого скота и овец»
(«Санкт-Петербургские Ведомости» за 13 ноября 1741 г. № 91. С. 735).
Бедствия, на шведскую армию обрушившиеся, вызывали и все возрастающее недовольство. Распространяемые слухи, что и в русской армии полно больных и смертность значительная, нисколько не помогали шведам терпеливее переносить собственные страдания. Недоверие к командирам рождало подозрение в измене. Финны открыто обвиняли Будденброка. Кто-то вновь вспомнил, что у него, якобы, брат служит в Выборге русским. И этому верили! А вот в болезни, поражавшие русских так же, как и шведов, с неохотой.
Но Левенгаупт пока не терял присутствия духа. Поход неудачный расстроил, конечно, но… Наконец, наконец-то из русской столицы пришли добрые вести. Случилось!
25-го ноября на престол вступила дщерь Петрова — Елизавета! Тот самый неудачный марш Левенгаупта все ж сыграл свою роль. Он ускорил события. Нерешительная Елизавета все оттягивала выступление. Срок переносился за сроком. Наконец она согласилась на Рождество Христово:
— Когда все полки выйдут на невский лед, к Иордани, обращусь к преображенцам, где немало людей преданных. А когда полк этот перейдет на мою сторону, то и прочие войска поспешат последовать за ним.
Но выступление Левенгаупта вызвало тревогу в столице, а потому супруг Анны Леопольдовны и генералиссимус армии российской Принц Антон отдал приказ трем батальонам гвардии следовать в Выборг и присоединиться к корпусу генерала Кейта. Давно повод искали убрать смутьянов из столицы. Только кому на войну-то охота? Из казарм теплых да в холод ноябрьский?
Верные гренадеры Преображенского полка по морозцу первому, по снежку скрипучему, чесноком да водкой с табаком пропахшие, вошли сами в Зимний Дворец и принесли с собой на плечах цесаревну. Далее все произошло быстро. Караулы дворцовые не противились. Кто фузеи добровольно опустил, к гренадерам присоединившись, кого разоружили тихо. Почти без крови. Арестовали Правительницу, мужа ее и многих приспешников — Остермана, Левенвольде, Головкина, барона Менгдена и прочих. Умудренные, познавшие, казалось, все в хитростях политики, внутренней и внешней, вельможи знатные поглупели как-то в раз. Оттого и прошло все тихо и пристойно. Столица затаилась. Все выжидали, что последует далее. А далее был манифест, в коем Елизавета объявила себя Императрицей, о правах своих на престол попранных, а ныне восстановленных. Войска принесли присягу. «Виват! Елизавета!» — прокричали дружно и мирно разошлись. Фельдмаршал Петр Ласси был срочно вызван к Императрице объявленной с предупреждением, чтоб опалы не боялся. Ему объявили Высочайше:
— Заслуги ваши, Петр Петрович, еще перед отцом нашим Петром Великим памятны и нами чтимы. А посему прошу быть при армии нашей по-прежнему. — Елизавета ласкова была со старым солдатом. По делам батальным распорядилась, Лестоком да Шетарди внушаема:
— В войне со Швецией объявить пока перемирие — до весны, на время коронации, а там и видно будет.
