жену, в отличие от дочери, мало тронула его смерть, — заметил Григорий Денисович.
— Ut ameris, amabilis esto 11, — прошептал граф.
— Про вероятность развода не буду даже говорить подробно. Не считая морального ущерба от скандала, Владыкин мог потерять многое в материальном отношении. В свое время он выгодно женился, а ныне его собственное имение в Тверской губернии безнадежно заложено в банке. Расторжение брака означало для него если не финансовый крах, то переход к очень экономной жизни.
— Откуда вы… Ах, да, понимаю.
— Есть осведомленный источник, которым я иногда, со всеми предосторожностями, пользуюсь. В пределах сметы, которую вы мне выделяете.
Скрипнуло кресло. Министр привстал и сделал Платонову жест рукой: «Сидите, сидите».
— Устаю от кабинетных бдений, Григорий Денисович, — сказал он. — Ничего, скоро поедем с государем на театр военных действий, отдохнем.
— Уже скоро?
— Двадцать первого числа из Царского Села. Во время вашего московского вояжа всё решилось.
— Я остаюсь?
— Да, вам придется остаться. Как видите, в министерстве есть, за чем приглядывать. Про меня и без того довольно гадостей говорят: дескать, злоупотребляю монаршим доверием, чересчур непринужденно с деньгами обращаюсь и прочая, и прочая.
— Эти говоруны забывают, что доверие сначала нужно завоевать, — обронил Платонов.
— Не ждите благодарностей от современников, — Адлерберг неторопливо уселся обратно в кресло. — А уж от потомков…
— Потомки по-своему распишут. Вы правы, граф, — подхватил Григорий Денисович.
— Кстати, еще несколько слов про деньги. По-вашему, именно их вымогали у Владыкина?
— Полиция задавала его жене вопрос, не допускал ли он дополнительных расходов — например, под предлогом проигрыша в карты, отдачи долгов. Ответ был отрицательным. Дома осталась крупная сумма наличными, банковский счет он давно не трогал. Семейные драгоценности тоже на месте.
— Странный шантаж, не находите? Чего же добивались? Неких решений по службе?
После этих слов министра Платонов легонько побарабанил пальцами по краешку стола.
— Не исключено. Поэтому уточню еще раз: может быть, Владыкин недавно выполнял какие-нибудь поручения, связанные с распределением значительных средств или имущества? Такие, где в принципе есть простор для злоупотреблений?
— Поручений более чем хватало, — задумчиво проговорил граф. — Сейчас поневоле в голову приходят самые неожиданные подозрения. За первым отделением числились и ремонт в Зимнем, и продовольственные закупки, и обеспечение поездок государя. Оно ключевое в этом смысле… Без новых доказательств мы с вами не докопаемся до истины.
Досконально изучивший все интонации министра, Платонов уловил в его рассуждениях и другое: «Как бы не пришлось начинать заново. Уж больно много логических допущений и домыслов».
Фонари на Литейном проспекте светили тускло. До начала белых ночей оставалось меньше недели, и темнело уже медленно и вяло. Теплый майский вечер длился и длился, отказываясь перетекать в ночь. В доме № 9 уже не осталось темных окон. В крайнем слева, на втором этаже, за шторами только что зажгли свет. Григорий Денисович взглянул на часы: десять минут одиннадцатого. Несмотря на погоду, не сулившую дождя, он был одет в длинный широкополый плащ с поднятым воротником, на голове имел треугольную форменную шляпу черного цвета.
Его соседом внутри крытой кареты был генерал-майор Козлов. Чтобы не привлекать излишнего внимания, остановились на углу Фурштатской улицы, около бывшего владения княгини Варвары Долгоруковой. Отсюда открывался неплохой вид на интересовавший их особняк. Чины сыскной полиции, замаскированные под петербургских обывателей разного рода, наблюдали за домом со всех сторон. Федор Федорович Трепов внял убедительной просьбе графа Адлерберга и дал команду на проведение операции.
— Позвольте полюбопытствовать, с чем была связана такая секретность? — спросил Козлов, отведя от глаза раздвижную подзорную трубу. — До самого выезда никто не знал даже адреса.
— Мои очередные домыслы всему виной, — усмехнулся Платонов.
— Домыслы?
— Шучу. Хотя в таком деле лучше пересолить, чем недосолить.
— Вы сомневаетесь в ком-то?
— Ни в ком персонально, да я и не знаком с этими достойными людьми, — пояснил Григорий Денисович. — Просто если предположения верны, у хозяйки особняка могут быть влиятельные покровители. Более того, я не полагался бы и на здешнюю полицейскую часть.
— Хозяйка — дама особенная, спорить не стану, — сказал Козлов.
Собственницей дома № 9 была помещица из Гродненской губернии Софья Викторовна Мураховская. Будучи девятнадцати лет от роду и отличаясь, по общим отзывам, поразительной красотой, она вышла замуж за потомка древнего аристократического рода. Брак был во всех смыслах неравным: по возрасту Аркадий Казимирович Мураховский годился ей в отцы, к тому же семья Софьи, из обычной шляхты, заметно уступала ему в знатности.
Не прошло и трех лет, как супруг умер от сердечного приступа. Молодая бездетная вдова стала наследницей внушительного состояния и вскоре перебралась в столицу. Особняк она купила в 1868 году, в свет выезжала редко. Если верить слухам, Софья Викторовна отвергла предложения руки и сердца от нескольких титулованных мужчин. Поговаривали, что она сама ведет дела, не доверяя управляющим, и хватка у нее железная.
— Много сегодня гостей? — поинтересовался Платонов у генерала.
— Четыре хороших экипажа подъехали, ожидают во дворе, — ответил Козлов. — Все за последний час.
— А раньше?
Помощник обер-полицмейстера покосился на Григория Денисовича, словно тот знал больше, чем говорил. Впрочем, так оно и было. Минувшим вечером, до сыскной полиции, за особняком следили в оба «молодцы» Платонова.
— Раньше, с восьми до половины девятого, одна за другой, были крытые кареты.
— Сколько?
— Тоже четыре. Заехали ненадолго во двор и выехали.
— Понятно, — протянул Григорий Денисович так, что ничего понятнее не стало.
— Мы с вами до которого часа будем наблюдать? — Козлова явно подмывало ускорить ход событий.
Коллежский советник еще раз посмотрел на часы.
— Пожалуй, больше не будем.
Он снял и уложил на сиденье плащ. Под ним обнаружился парадный, с эполетами, шитьем на воротнике и обшлагах, мундир министерства императорского двора и уделов. При мундире, как полагалось, была шпага, в петлице — орден Святого Георгия 4-й степени.
— Ого! — не удержался от восклицания Козлов. — Вы награждены за воинский подвиг? Или…
— Нет, это не театральный реквизит по случаю операции, — опередил его Платонов.
— Где же, простите мне мое любопытство,
