— Конечно. И как пел бард Талиесин — «я стар, и я молод, я умер, и я жив».
— Почему?.. — только и спросила Гвенивер.
— Я люблю тебя. Но знаю, что ты боишься меня. И это не может продолжаться бесконечно. — Мятущиеся тени и блики от масляных ламп постоянно меняли ее лицо, казалось, что она то смеется, то плачет, в каждую иную долю мгновения. — Потому что в отличие от меня — ты человек. У тебя есть живая душа.
— А ты? Разве у тебя ее нет?!..
— Я не знаю.
— Я знаю, что есть!
— Послушай, Гвенивер. Представь себе будущее. Дальнее, дальнее будущее. Да, это просто сказка. В ней есть небесные корабли, которые уносят людей к звездам, и они живут среди них. Потому что звезды — такие же солнца как наше собственное, и там есть тверди, подобные Земле. А еще, люди могут иногда возвращаться в прошлое, на тысячи и тысячи лет, чтобы посмотреть — что же там было, и удивиться тому, что люди там те же самые, и тому, что прошлое и будущее существует одновременно. И каким бы ни было будущее, в прошлом еще ничто не решено. И у него еще может быть свое собственное будущее, о котором мы ничего не знаем, и не узнаем никогда. Потому что у каждого из нас оно свое. И никто не увидит чужого, мы можем только догадываться о нем и предполагать.
— И надеяться, — сказала Гвенивер. — А свое мы не знаем так же, как и чужое.
— Точно.
— Разве это делает его сказкой?!
— ? — Она поставила меня в тупик этим вопросом. — О чем ты говоришь, Гвенивер?..
— А о чем говоришь ты?! Я не понимаю ни слова! Что ты хочешь сказать? Что пришел со звезд? Или из пустых холмов? Что мы все тебя выдумали?! — А ведь на самом деле, так оно и было… — Чего ты хочешь на самом деле? Чтобы я перестала тебе верить?
— Да, — ответил я после паузы. — Именно этого.
— Почему?! Зачем тебе это нужно? Если ты лжешь, зачем мне знать, что ты лжешь?! А если говоришь правду… почему ты говоришь так, как будто ты лжешь?!
— Потому что какую бы правду я ни сказал, она будет выглядеть ложью.
— Но я тебе верила!
— В прошлом.
— Я любила тебя!
— В прошлом.
— Нет…
— Какую бы правду ты ни сказала…
— Она будет выглядеть ложью… — И Гвенивер вдруг разрыдалась. Я мягко обнял ее, и она впервые принялась остервенело меня отталкивать и в отчаянии бить кулачками. Разумеется, это не значило, что она хотела, чтобы я ее оставил, все было как раз наоборот, и не так уж сильно она и била, просто вымещала свое горе.
— Прости меня!
— Никогда!
— Хорошо, согласен. Проклинай. Как хочешь!
— Не хочу…
— Поверь, я этого заслуживаю.
— Не заслуживаешь!
Понемногу, очень понемногу, ее рыдания затихли.
— Если ты пришел со звезд, почему ты не возьмешь меня с собой? Я прошу слишком многого?
— Наоборот. Слишком малого. Ты потеряешь целую жизнь, и ничего не найдешь взамен. Тот мир для тебя навсегда останется призрачным. В нем не будет ничего настоящего.
— Так же, как для тебя в этом?
— Да, ты права.
— А я? Я для тебя тоже призрачная?
— Нет. А вот я для тебя — может быть.
— Если твой мир «призрачен» так же как ты…
— Хуже, Гвенивер. Я все-таки могу сюда попасть, а он — это совсем-совсем другое. Чуждое. Я — где-то посередине.
Она подумала несколько мгновений, а потом содрогнулась всем телом.
— Это страшно, — призналась она.
— Я знаю, — заверил я.
— Почему ты женился на мне? — это и правда был главный вопрос, с которым мне нечего было поделать.
— Я думал, что этот мир может стать моим.
— Ты хотел этого?
— Да, очень.
— Почему же не хочешь теперь?..
— Реальность, — ответил я. — Она проскальзывает как песок сквозь пальцы. Хочу я или нет, я ускользаю сам, если хочу удержать ее. И ты всю жизнь будешь чувствовать во мне эту фальшь.
— Что же мне делать?
А ты думал, это будет просто? Или хотя бы возможно? Даже взять ее с собой было бы проще. Так же как было жениться на ней.
— Быть королевой, — сказал я совершенно неожиданно для себя самого. И подумал, не пожалеть ли об этом. Но не стал этого делать.
Перестав всхлипывать, Гвенивер отстранилась от меня — просто чтобы посмотреть большими потрясенными глазами.
— И самой быть сказочной. Немного.
— Артур!..
— Что, милая?
— Что должно случиться?!
— Только то, что должно, Гвенивер. Только то, что должно. Это случается в жизни каждый день…
— Пока еще ты здесь… — она решительно потянула меня за воротник. — Я не позволю тебе больше говорить, и лгать!..
Я хотел бы сказать ей еще многое, в том числе и о том, что однажды она спасла меня от безумия, но любое «слово изреченное есть ложь», и иногда лучше обойтись без них. Если можешь выразить то, что чувствуешь — как-то иначе.
Друид и епископ, Бран и Блэс, приглашенные ко мне одновременно, переглядывались, как обычно, дружелюбно-задиристо.
— Рад видеть вас обоих! — приветствовал я. — И поверьте, я позвал вас по очень важному делу. Я хочу составить завещание. Вернее, я его уже составил. А вы — будете его свидетелями и хранителями. И знать о нем будете пока только вы. Я знаю, что могу вам доверять.
Челюсть Блэса отвисла, а глаза потеряли всякую осмысленность. Но он быстро совладал с собой, и даже вернул подбородок на место.
— Какой предусмотрительный юноша… — кивнул он одобрительно, и фамильярно ткнул друида в бок, чтобы тот с ним согласился.
Бран забавно округлил глазки-буравчики — они по-прежнему смотрелись очень маленькими и темными, но очень круглыми.
— А как же Мерлин?! — заинтригованно воскликнул спохватившийся епископ.
— Мерлин? — я невольно хохотнул от такого интереса именно епископа. — Он слишком не от мира сего, чтобы заниматься его делами… — я увидел, что Бран собирается что-то возразить, и добавил: — и дальше. С него уже хватило одного завещания. А это — дело для вас. — Они забавно подпрыгнули в своих креслах, приняв очень чинный и внимательный вид. — И для нас — почти простых смертных.
Они спорили. Спорили довольно яростно и долго, и не понимали, что происходит. Я объяснял. Тоже долго. И как мог — отчетливо…
Наконец они утерли пот со лбов и утомленно удалились, надеясь, что вся эта блажь потеряет всякий смысл через годик-другой сама собой. И уж им-то точно не придется заботиться об исполнении всего этого. В конце концов, это они — в преклонных летах, а я успею еще сто раз одуматься, пока доберусь до столь же почтенного возраста, когда это начнет иметь какое-то значение.
— Ну и как? — поинтересовался Мерлин, увлеченно обмакивая перо в чернильницу. — Что именно ты там написал в завещании и кому оставил корону?
