— Моргейза! У тебя же есть вода, правильно?
— У меня есть и вино… — растерянно предложила Моргейза.
— Пока не стоит. Не надо сейчас еще больше мутить ему разум. А вот вода — очень пригодится.
Моргейза суетливо метнулась к покрытому глазурью кувшину на таком же блюде и торопливо налила воды в бокал из цветного стекла. Передала его мне.
— Спасибо. Мордред, держи. Выпей-ка сразу половину!
Он машинально послушался. Не соображать же в самом деле в таком состоянии. А раз я так уверен — ему обязательно полегчает. И ему полегчало. В глазах появилась тень осмысленности.
— Я подумала об этом только сейчас, — проговорила Моргейза. — Ведь на самом деле ты немного старше него?
Я приподнял брови. И да и нет. Затруднение было настоящим по известным причинам, но выглядело как простое сомнение.
— Наверное.
Почему мы все-таки всегда затрудняемся перед прямым враньем? Даже когда оно ничего не значит. Или особенно когда ничего не значит. Слишком большая работа мозга?
Впрочем, тут была и иная причина для затруднения, потому что это должно было так выглядеть, не больше и не меньше. Должна же быть какая-то хирургическая деликатность и прочая врачебная этика… не говоря о том, что так просто было лучше.
— А может и… — Пауза. — Так было задумано, и тебя подменили, еще когда отправляли к Эктору? Что говорил Мерлин?
Хороший вопрос.
— Неважно, что он говорил, — ответил я рассеянно. — Важно, чему я верю. Или могу верить. Или должен. Или хочу. — Я снова повернулся к Моргейзе и посмотрел ей в глаза. Я точно знаю, что выглядел серьезней, чем заслуживал. — Но видите ли в чем дело. — Я взял правой рукой руку Мордреда, а левой руку Моргейзы и чуть приподнял. Нет, я не стал их соединять. Это было бы слишком. И ни к чему. Просто посмотрел на обоих по очереди. — Очень может быть, что на самом деле именно вы — настоящие брат и сестра. И поверьте, у меня есть поводы так думать. Что бы мне ни говорили звезды, и что бы ни говорил Мерлин.
Я ощутил немного испуганное восхищение Моргейзы. Неужели я мог быть так откровенен. А если мог — то именно с ней? Это ведь что-то значило. Я действительно доверял ей. После всего. Значит, очень хотел.
— Артур, ты бываешь слишком откровенен! — она не задумалась ни на мгновение, нисколько не запнулась, произнося это имя. Даже с пульсом не произошло ни малейших изменений — я же все еще держал ее руку. И это уже был не упрек. Дружелюбная внимательная констатация.
— Я знаю, с кем я бываю откровенен. Очень много неприятностей на свете происходит из-за недостатка откровенности.
Моргейза невольно рассмеялась. Мне показался очень теплым этот смех.
— Нет. Ты не старше. Ты просто вырос в пустых холмах. И твоя голова забита книжными премудростями и легендами. Но тем ты и хорош.
Мордред негромко подхватил этот смех.
— А я — среди монахов. И потому прочие боги не нашли меня…
— Пока ты не нашел свой меч, — сказал я. Смех Мордреда прервался. Он посмотрел на бокал, в котором еще оставалась вода и как будто подавил желание закашляться. Моргейза налила ему воды. Его родня когда-то устроила ему морское путешествие, в котором он едва не утонул. Впрочем, сейчас я велел ему выпить, и ничего плохого не случилось. Но бокал с остатками воды он все-таки отставил в сторону. И даже попытался подняться. Я мягко подтолкнул его обратно.
— Ты же помнишь это морское путешествие, верно?
Мордред тихо кашлянул.
— Я помню медведя, — заявил он негромко и недоуменно. — Я думал, это что-то от магии, снов, чужой памяти…
— Нет. Это как раз твоя память. Ты должен знать, кто ты.
— Но зачем? — грустно спросил Мордред.
— Чтобы самому решать, что ты хочешь знать и помнить. Чтобы управлять своей судьбой. Не так как «должен». Так как захочешь. И насколько сможешь. Не преувеличивая. Но и не преуменьшая.
— Артур, — проговорила Моргейза. — Ты что, сам вздумал стать Мерлином?
Я рассмеялся. И увидел, что они оба улыбаются. На самом деле, они еще не были готовы признать меня ненастоящим, тем более что я был так восхитителен. И не готовы на самом деле считать себя родней… почти. Я держал их за руки. И если Моргейза была мне сестрой, а Мордред — братом, неважно, какие в нашем детстве произошли хитроумные комбинации — они уже были родней. А потом, когда будет нужно, останется только сделать последний шаг. Какой понадобится.
И круг замкнется, дракон закусит свой собственный хвост…
Вот только не надо трагически-эпической чепухи! Это упрощенный взгляд на вещи. На самом деле — это весело!
Как я сказал, все только «может быть». Но медведь и море были настоящими.
— Если бы я случайно оказался на твоем месте, меня бы уже давным-давно убили, — задумчиво заметил Мордред.
— Да уж, место то еще, — не стал я спорить.
А в глазах Моргейзы заплескалась тревога. Много тревоги. Как в бурном море.
— Я все еще боюсь… — пробормотала она.
— А вот бояться не надо, — остановил я бодро. Не прибавив: «Бесполезно!»
Больше никто из имеющих какое-то значение персон не присутствовал при моем рождении, и в поведанной мною по секрету версии, что Мордред мой близнец, не усомнились ни Мельвас, ни Леодегранс, ни Пеллинор… Если дать Моргейзе срок, даже она заподозрит, что чего-то не знала.
— Признайся, Гвенивер, ты ведь боишься меня?
— Нет. — Нервно, нежно и тонко. Печально, почти испуганно.
— С тех пор, как ты заглянула в ларец, это было неизбежно. — Неизбежно было и раньше, но это неважно.
— Я не хочу быть Пандорой! — негромко воскликнула она.
— Но тут решала не ты, решил сам ларец.
И ведь она действительно не боялась меня раньше, даже когда стоило.
— Я тебя не виню.
В светлых глазах Гвенивер что-то сверкнуло. Внутри нее прятался превосходных стальной стержень, или еще и серебряный, отлично отпугивающий оборотней, что не могло меня не радовать.
— Зачем мне нужно, чтобы ты винил или не винил меня?! Я ни в чем не виновна.
— Я знаю. Чего не скажешь обо мне. Потому что я обманул тебя. Я не говорил тебе, что прожил много разных жизней? Нет. Не говорил. Я заглядывал в чужие разумы и души. И конечно, я не совсем человек. Помнишь, ты говорила мне, что я сказочный? Это ведь на самом деле совсем не так здорово как кажется, правда?
Гвенивер медленно потянулась к собственной шее и коснулась чего-то под платьем. Конечно, это был крест.
— Но ведь ты же христианин? — спросила она меня впервые в жизни. — Ты был крещен, и касался святой воды, и мы венчаны по христианскому обряду?..
