В эту минуту сзади чуть слышно скрипнула половица; Екатерина обернулась и увидела герцога Алансонского, стоявшего в дверях спальни, — он не удержался, пришел на шум и остолбенел от представшего его глазам зрелища.
— Вы здесь? — спросила Екатерина.
— Да, мадам. Боже мой, что произошло? — в свою очередь, спросил герцог.
— Франсуа, идите к себе; вы скоро узнаете, что произошло.
Герцог Алансонский не был так уж неосведомлен о происшедшем, как думала Екатерина. Едва в коридоре раздались шаги солдат, он стал прислушиваться. Когда же герцог увидал людей, входивших к королю Наваррскому, то, сопоставив это со словами, сказанными ему Екатериной, он догадался, что должно было произойти, и радостно предвкушал минуту, когда более сильная рука уничтожит его опасного союзника.
Вскоре выстрелы и торопливо удалявшиеся шаги привлекли внимание герцога; он увидал, как в узкой полоске света, падавшего из его чуть приоткрытой двери на лестницу, мелькнул хорошо знакомый вишневый плащ.
— Де Муи! — воскликнул он. — Де Муи у моего зятя! Но это невозможно! Неужели это Ла Моль?
Герцог встревожился. Он вспомнил, что молодой человек был ему рекомендован самой Маргаритой, и, желая убедиться, что бежавший человек — Ла Моль, быстро поднялся в комнату молодых дворян. Там никого не было, но в углу висел знаменитый вишневый плащ. Сомнения его рассеялись: значит, это был не Ла Моль, а де Муи.
Герцог, бледный, дрожа от страха, как бы гугенот не попался и не выдал заговора, сейчас же побежал к пропускной калитке Лувра. Там он узнал, что вишневому плащу удалось благополучно проскользнуть, крикнув, что в Лувре убивают по приказанию короля.
— Он ошибся, — прошептал герцог Алансонский, — не короля, а королевы-матери!
Герцог вернулся на арену боя, где и застал Екатерину, бродившую, как гиена, среди трупов.
По приказанию матери юноша ушел к себе, притворясь послушным и спокойным, несмотря на большое душевное смятение.
Екатерина была в отчаянии от неудавшегося покушения; она позвала командира своей охраны, приказала убрать трупы, отнести раненого Морвеля к нему домой и запретила будить короля.
— Ох! И на этот раз он ускользнул! — шептала она, возвращаясь в свои покои. — Десница Божия простерлась над этим человеком, он будет царствовать! Да, будет царствовать!
Перед тем как открыть дверь в спальню, она провела рукою по лбу и сложила губы в свою обычную улыбку.
— Мадам, что там такое? — спросили в один голос все присутствовавшие, кроме баронессы де Сов, которая была до такой степени испугана, что не могла говорить.
— Пустое, — ответила Екатерина, — просто драка.
— Ой! — вдруг вскрикнула баронесса де Сов, показывая пальцем на то место, где прошла Екатерина. — О-о! Ваше величество, вы говорите — пустое, а каждый ваш шаг оставляет на ковре кровавый след!
А в это время Карл IX, взяв под руку Генриха Наваррского, шел по Парижу в сопровождении четырех дворян и двух факельщиков.
— Когда я выхожу из Лувра, — говорил король, — я испытываю такое наслаждение, точно попадаю в прекрасный лес; я легко дышу, я живу, я чувствую себя свободным.
Генрих улыбнулся:
— Как бы вам было хорошо в наших беарнских горах!
— Да, Анрио, я понимаю, что тебе хочется туда вернуться; но, если тебе уж очень невтерпеж, то вот мой совет: будь очень осторожен, ибо моя мать Екатерина так тебя любит, что не может без тебя жить.
— Ваше величество, как вы намерены провести этот вечер? — спросил Генрих, уклоняясь от опасной темы.
— Хочу тебя кое с кем познакомить, а ты мне скажешь свое мнение.
— Я в полном распоряжении вашего величества.
Два короля в сопровождении охраны прошли улицу Савонри и, поравнявшись с домом принца Конде, заметили, что два человека, закутанные в длинные плащи, выходят из потайной двери, которую один из них бесшумно запер за собой.
— Ого! — произнес король, обращаясь к Генриху, который тоже всматривался в них, но, по своему обыкновению, молча. — Это заслуживает внимания.
— Почему вы так думаете, сир? — спросил король Наваррский.
— Это касается не тебя, Анрио. Ты уверен в верности своей жены, — с улыбкой отвечал Карл, — но твой двоюродный братец Конде в своей жене не так уверен, а если уверен, то, черт возьми, напрасно!
— Но откуда вы взяли, что эти господа были у госпожи Конде?
— Чутьем чую. Как только они нас увидали, сейчас же спрятались под ворота и стоят там не шелохнувшись; а ко всему прочему, у того, что меньше ростом, — своеобразный покрой плаща… Ей-Богу, это было бы оригинально.
— Что?
— Так… ничего! Просто мне в голову пришло одно соображение. Идем.
Король пошел прямо к двум незнакомцам, которые, заметив это, стали уходить.
— Эй, господа! Остановитесь! — крикнул король.
— Это вы нам? — спросил чей-то голос, от которого вздрогнули король Карл и его спутник.
— Ну, Анрио, узнаешь этот голос? — спросил Карл.
— Ваше величество, — отвечал Генрих, — если бы ваш брат был не под Ла-Рошелью, я побился бы об заклад, что это он.
— Значит, он не под Ла-Рошелью, вот и все, — ответил Карл.
— Кто же с ним?
— А ты не узнаешь?
— Нет, ваше величество.
— Однако у него такой рост, что ошибиться трудно. Подожди, сейчас узнаешь… Эй! Вам говорят! Разве вы не слышите, черт подери!
— А вы разве патруль, что останавливаете прохожих? — спросил высокий, выпрастывая руку из-под плаща.
— Считайте, что мы патруль, и когда вам приказывают, то стойте! — сказал король и, наклонившись к Генриху, шепнул: — Сейчас увидишь извержение вулкана.
— Вас восемь человек, — сказал высокий, обнажая не только руку, но и свое лицо, — да хотя бы вас была сотня, — лучше идите своей дорогой.
— Вот так так! Герцог Гиз! — прошептал Генрих.
— Наш милый родственник, герцог Лотарингский! — сказал король. — Наконец-то вы показали, кто вы такой! Очень хорошо!
— Король! — воскликнул герцог Гиз.
Его спутник, услыхав это восклицание, снял было из уважения шляпу, но тотчас опять закутался в свой плащ и остался на месте.
— Сир, — сказал герцог Гиз, — я только что был у моей невестки, госпожи Конде.
— Так-так… И взяли с собой одного из ваших дворян. Кого именно?
— Сир, — ответил герцог, — ваше величество его не знает.
— Ну, что ж, мы познакомимся, — ответил король и направился к закутанной фигуре, знаком приказав служителю подойти с факелом.
— Простите, брат мой! — сказал герцог Анжуйский, распахивая плащ и кланяясь с плохо скрытой досадой.
