Женщины подзадоривали мужчин и подавали им метательные снаряды, которые градом сыпались на осаждавших.
— Смерть дьяволу! — вскричал Карл, когда упавший на голову табурет надвинул ему шляпу на нос. — Сейчас же отоприте дверь, или я велю перевешать всех, кто там, наверху!
— Брат! — шепотом сказала Маргарита Ла Молю.
— Король! — передал Ла Моль Анриетте.
— Король! Король! — шепнула Анриетта Коконнасу, в то время как пьемонтец подтаскивал к окну сундук, чтобы прикончить герцога Гиза, с которым все время имел дело, не узнавая его. — Король, говорят вам!
Коконнас бросил сундук.
— Король? — удивленно переспросил он.
— Да, король.
— Тогда играем отступление.
— Э-э! Маргарита и Ла Моль уже бежали. Идем!
— Куда?
— Идем, раз я говорю!
И Анриетта, схватив Коконнаса за руку, увела его через потайную дверь, выходившую в соседний двор; все четверо, заперев за собой дверь, убежали другим ходом в переулок Тизон.
— Ага! Кажется, гарнизон сдается! — сказал Карл.
Осаждавшие подождали несколько минут, но в доме не слышалось ни звука.
— Они придумали какую-то ловушку, — сказал герцог Гиз.
— Вернее, они узнали голос брата и удрали, — сказал герцог Анжуйский.
— Им все равно пришлось бы пройти здесь, — возразил Карл.
— Да, — заметил герцог Анжуйский, — если в доме нет второго выхода.
— Кузен, — обратился король к герцогу Гизу, — возьмите опять камень и сделайте с другой дверью то же, что сделали с первой.
Герцог Гиз, определив, что вторая дверь слабее первой, решил, что не стоит прибегать к подобным средствам, и вышиб ее ногой.
— Огня! Огня! — крикнул король.
Подбежали слуги. Факелы были погашены, но у лакеев имелось все, чтоб их разжечь, и пламя вспыхнуло. Один факел Карл взял сам, а другой передал герцогу Анжуйскому. Впереди пошел герцог Гиз со шпагою в руке. Генрих Наваррский замыкал шествие. Все поднялись во второй этаж.
В столовой был собран ужин, или, вернее, он был «разобран», так как метательными снарядами служили главным образом поданные к столу кушанья. Канделябры опрокинуты, мебель перевернута, и вся посуда, за исключением серебряной, разбита вдребезги.
Из столовой перешли в гостиную, но и там нельзя было понять, кто именно находился в доме. Несколько греческих и латинских книг да несколько музыкальных инструментов — вот и все.
Спальня оказалась еще более безответной: только в алебастровом шаре, свисавшем с потолка, горел ночник; но в спальню, видимо, никто не заходил.
— В доме есть другой выход, — сказал Карл.
— Вероятно, — ответил герцог Анжуйский.
— Да, но где он? — спросил герцог Гиз.
Поиски не дали никаких результатов.
— Где привратник? — спросил король.
— Я привязал его к решетке у ворот, — ответил герцог Гиз.
— Расспросите его, кузен.
— Он не скажет.
— Ну, если ему немножко подпалить ноги — заговорит, — смеясь, сказал король.
Генрих Наваррский поспешно выглянул в окно.
— Его уже нет, — сказал он.
— Кто же его отвязал? — удивился герцог Гиз.
— Смерть дьяволу! — воскликнул король. — Так мы ничего и не узнаем.
— Сир, — сказал Генрих Наваррский, — как видите, ничто не доказывает, что моя жена и невестка герцога Гиза находились в этом доме.
— Правда, — ответил Карл. — В Библии сказано: три существа не оставляют следа: птица — в воздухе, рыба — в воде и женщина… нет, ошибся… мужчина…
— Таким образом, — прервал его Генрих Наваррский, — лучшее, что мы можем сделать…
— …это, — подхватил Карл, — мне — заняться моим ушибом, вам, Анжу, — смыть с себя апельсиновый компот, а вам, Гиз, — отчистить кабанье сало.
Все четверо вышли из дому, даже не закрыв за собой двери.
Когда они дошли до улицы Сент-Антуан, король спросил герцога Анжуйского и герцога Гиза:
— Вы куда?
— Сир, мы идем к Нантуйе, он ждет нас ужинать. Не желает ли ваше величество присоединиться к нам?
— Нет, благодарю; мы идем в другую сторону. Не хотите ли взять одного из моих факельщиков?
— Благодарим за милостивое предложение, но нам он не нужен, — поспешил ответить герцог Анжуйский.
— Ладно, — согласился король. — Это он боится, что я прикажу проследить за ним, — шепнул Карл на ухо королю Наваррскому. Затем, взяв его под руку, сказал: — Идем, Анрио! Сегодня я угощаю тебя ужином.
— Разве мы не вернемся в Лувр? — спросил Генрих Наваррский.
— Говорю тебе — нет, чертов упрямец! Раз тебе говорят — пойдем, так иди!
И Карл повел Генриха Наваррского по улице Жоффруа-Ланье.
На улицу Жоффруа-Ланье выходил переулок Гарнье-сюр-Ло, а другим концом он упирался в пересекавшую его улицу Бар. В нескольких шагах от перекрестка, по направлению к переулку Мортельри, на улице Бар притаился домик, одиноко стоявший в саду, окруженном высокой каменной стеной с единственной массивной дверью.
Карл вынул из кармана ключ, без труда отворил дверь, запертую только на замок, затем, пропустив Генриха и двух слуг с факелами, снова запер ее за собою.
Во всем доме светилось только одно окошко. Карл показал на него Генриху и улыбнулся.
— Не понимаю, ваше величество — сказал Генрих.
— Сейчас поймешь, Анрио.
Генрих Наваррский с удивлением посмотрел на короля: и голос, и выражение лица Карла были проникнуты нежностью, до такой степени ему чуждой, что Генрих просто не узнавал своего шурина.
— Анрио, — сказал король, — я уже говорил тебе, что, когда я выхожу из Лувра — я выхожу из ада. Когда я вхожу сюда — я вхожу в рай.
— Сир, — ответил Генрих, — я счастлив тем, что ваше величество удостоили взять меня с собой в путешествие на небеса.
— Путь туда тесный, — сказал король, вступая на узкую лестницу, — и сравнение вполне уместно.
— Кто же тот ангел, что охраняет вход в ваш Эдем, сир?
— Сейчас увидишь, — ответил Карл.
Он сделал знак Генриху ступать тише, отворил одну дверь, затем другую и остановился на пороге.
— Взгляни! — сказал он.
Генрих Наваррский подошел и замер на месте перед трогательнейшей картиной.
Женщина лет восемнадцати-девятнадцати дремала, положив голову на изножие кроватки, где спал младенец, и держала обеими руками его ножки, прижавшись к ним губами, а ее длинные вьющиеся волосы рассыпались по одеялу золотой волной. Точь-в-точь как на картине Альбани, изображающей Деву Марию и Христа-младенца.
— О сир! Кто это прелестное создание? — спросил Генрих.
