— Это копия письма, которое я написал Ральфу… — Джордан не смел поднять глаза на мистера Родса. — Не знаю, зачем я ее сохранил.
Взгляд зацепился за фразу, и Джордан невольно перечитал собственные слова: «Я готов на все, чтобы убедить тебя в моей неизменной привязанности. Только теперь, уже потеряв твое расположение, я понял, как много оно для меня значит».
Джордан прижал листок бумаги к груди.
— Это частная переписка, очень личная, — тихо сказал он дрожащим от стыда и ярости голосом. — Никто не имеет права читать мое письмо, кроме моего брата, которому оно адресовано.
— Стало быть, ты не отрицаешь, что ты его написал?
— Отрицать это бессмысленно.
— Что верно, то верно, — согласился мистер Родс и передал ему второй листок.
Джордан принялся читать со все возрастающим удивлением: почерк был его, а слова чужие. Тем не менее текст так гладко вытекал из сказанного на предыдущей странице, что Джордан на мгновение усомнился в собственной памяти: он давал согласие передать Ральфу конфиденциальные сведения о деталях и времени вторжения Джеймсона в Трансвааль. «Я абсолютно согласен, что задуманное выходит за рамки законности, и поэтому решил предложить тебе свою помощь, а кроме того, я многим тебе обязан».
И тут Джордан заметил букву, написанную явно не его рукой, — вся страница была искусной подделкой! Он покачал головой, не в силах вымолвить ни слова, чувствуя, как рушится знакомый мир вокруг.
— Судя по тому, что твой брат получил кругленькую сумму игрой на бирже, тебе удалось успешно воплотить в жизнь этот заговор, — устало заметил мистер Родс голосом человека, которого предавали так часто, что предательство больше не ранит. — Поздравляю, Джордан.
— Откуда вы взяли эту страницу? — Листок бумаги задрожал в руках Джордана. — Откуда… — Он осекся и посмотрел на Арнольда, стоявшего за спиной мистера Родса. В глазах второго секретаря не было ни следа злорадства: он выглядел серьезным, встревоженным — и неотразимо привлекательным. — Все понятно, — кивнул Джордан. — Это, конечно же, фальшивка.
Мистер Родс нетерпеливо отмахнулся:
— Джордан! Ну зачем кому-то подделывать банковские отчеты, которые легко можно проверить?
— Я имел в виду не отчеты, а письмо.
— Ты ведь признался, что сам его написал.
— Да, но не эту страницу!..
Мистер Родс холодно и равнодушно посмотрел на него:
— Я пришлю бухгалтера из городского офиса компании, чтобы он вместе с тобой проверил хозяйственные счета и провел инвентаризацию. Ключи ты, разумеется, передашь Арнольду. После этого я прикажу бухгалтеру выписать тебе чек на сумму трехмесячного жалованья, хотя, как ты понимаешь, о рекомендательном письме речи быть не может. И будь любезен съехать отсюда до моего возвращения из Родезии.
— Мистер Родс…
— Нам не о чем больше говорить.
* * *
Мистер Родс и сопровождающие его лица, включая Арнольда, отправились на северном экспрессе в Матабелеленд через Кимберли три недели назад, и все это время Джордан занимался приведением в порядок счетов и инвентаризацией.
Мистер Родс больше не разговаривал с Джорданом. Арнольд дважды передал краткие инструкции, и Джордан сумел сохранить достоинство и не стал бросать напрасные обвинения в лицо торжествующему сопернику. Мистера Родса он видел всего три раза: дважды из окна своего кабинета, возвращающимся с долгих бесцельных прогулок по сосновым лесам, и в последний раз — на железнодорожной станции во время отъезда.
Сегодня, как и каждый вечер за последние три недели, Джордан остался один. Слуг он отпустил пораньше и, прежде чем запереть двери огромного особняка, лично проверил кухню и хозяйственные помещения.
Одетый в китайский парчовый халат — подарок мистера Родса на двадцать пятый день рождения, — Джордан медленно шел по выстланным коврами коридорам, освещая себе путь масляной лампой.
В душе все сгорело, словно обугленный лесным пожаром ствол, продолжающий дымиться изнутри. Джордан прощался со старинным зданием и живущими в нем воспоминаниями.
Он с самого начала принимал участие в перепланировке и перестройке Гроте-Схюра и провел много часов, слушая беседы архитектора Герберта Бейкера и мистера Родса, делая заметки и порой, с разрешения мистера Родса, внося предложения.
Именно Джордан предложил использовать стилизованное изображение каменного сокола из древних руин Зимбабве в качестве символа дома. Стойки перил на главной лестнице были вырезаны в форме этой великолепной хищной птицы, сидящей на пьедестале, украшенном узором из треугольных зубцов. Соколы были изображены и на отшлифованном граните огромной ванны в хозяйских покоях, и на фреске, украшающей стену столовой, а четыре копии статуи служили ножками письменного стола мистера Родса.
Этого сокола Джордан помнил с тех пор, как помнил себя. Статую привез Зуга Баллантайн, обнаруживший семь одинаковых идолов в древнем храме: он выбрал лучше всего сохранившееся изваяние, оставив остальные там, где их нашел.
Почти тридцать лет спустя Ральф Баллантайн, пользуясь записями и картами, составленными отцом, вернулся в Великое Зимбабве: шесть статуй по-прежнему лежали в храмовом дворе, где их оставил Зуга. Ральф заранее подготовился к поездке: он погрузил изваяния на волов и, несмотря на попытки воинов-матабеле остановить его, ускользнул вместе с сокровищем на юг, за реку Шаши. В Кейптауне группа предпринимателей во главе с мультимиллионером Барни Барнато заплатила Ральфу немалую сумму и подарила каменные фигуры музею Южной Африки в Кейптауне, где шесть соколов выставили на всеобщее обозрение. В музее Джордан целый час простоял перед статуями, не в силах оторвать от них взгляд, хотя для него настоящая магия воплощалась в самом первом изваянии, привезенном отцом. Именно этот сокол всегда служил балластом, не позволяющим перевернуться фургону Баллантайнов во время путешествий по обширному африканскому вельду. Тысячи ночей провел Джордан в походной койке, расположенной прямо над статуей, и дух каменной птицы каким-то образом стал частью его самого.
Когда семейство наконец добралось до алмазных приисков в Кимберли, идола вытащили из фургона и поставили поддеревом верблюжьей колючки, которое росло в лагере. Алетта Баллантайн заразилась свирепствовавшей на приисках лихорадкой и умерла — после смерти матери каменная птица стала играть еще большую роль в жизни Джордана.
Он назвал сокола «Великий канюк» в честь богини североамериканских племен и с огромным интересом изучил предания о ней, собранные Фрэзером в книге «Золотая ветвь», описывающей магию и верования различных народов. Оказывается, Великий канюк был прекрасной женщиной, которую увели в горы. Для юного Джордана Великий канюк и статуя птицы сплелись воедино с образом матери. Втайне от всех он придумал слова обращения к богине и по ночам, когда остальные спали, потихоньку приносил Великому канюку припрятанную для жертвоприношения пищу, поклоняясь статуе согласно им самим созданным ритуалам.
