Молодой киликиец резко перевернулся на подстилке. Нет, он не должен так думать. Кто он и кто она? Слишком велико расстояние между ними. Да служи он Сатурнину хоть сто лет, тому и в голову бы не пришло приблизить бывшего гладиатора к себе настолько, чтобы он мог в открытую посмотреть в глаза его внучке. Тем более, как говорили слуги, у нее есть жених — родовитый патриций, молодой, красивый, богатый.
Селевк вздохнул и перевернулся на спину. В хижине было душно, оглушительный храп моряков сотрясал стены. Киликиец решил выйти на воздух, проветриться немного.
Бесшумно, словно тень, он выскользнул из хижины, отошел на несколько шагов и уселся под невысокой корявой пальмой. Кругом было темно и тихо, лишь слабый ветерок шуршал листьями дерева, да где-то на краю селения проблескивали отсветы костра. С гор веяло прохладой, долетал даже соленый запах моря, оставшегося в нескольких милях к северу.
Постепенно Селевка начало клонить ко сну — сказывалась усталость. Голова медленно опустилась на грудь, глаза мягко закрылись, Морфей распростер свои невидимые крылья, и молодой киликиец плавно скользнул в небытие.
Но длилось это недолго. Внезапно ночную тишину разорвал резкий, как барабанная дробь, стук копыт — по горной дороге с юга к селению приближались несколько всадников.
Селевк недовольно встряхнулся. Принесло же их! Надо возвращаться в хижину, там хоть никто на тебя не налетит на лошади и не растопчет копытами.
Он поднялся на ноги и двинулся обратно, по пути без особого интереса оглядев троих людей, которые только что прискакали откуда-то с гор и теперь спешивались возле одного из домов. Навстречу им направились еще несколько человек. Все они стали возбужденно переговариваться.
Селевк вошел в хижину, отыскал свою подстилку и вытянулся на ней. Скорее бы утро наступило. С какой радостью увидят они красно-коричневые мундиры римских легионеров, услышат латинскую речь, отдохнут и расслабятся под защитой копий и мечей солдат Вечного города, вспомнят все свои приключения за кубком вина в портовом кабачке и принесут жертву богам, благодаря за спасение.
Между тем, в селении явно что-то происходило: ночь наполнилась шумом, топотом ног и копыт, приглушенными разговорами и лязгом металла.
Киликиец приподнял голову и прислушался. Да когда же они успокоятся? И в этот момент в уши ему ударил отчаянный, полный боли и горя, женский крик.
Селевк моментально вскочил на ноги, схватившись за рукоятку меча, который висел на поясе, моряки тоже зашевелились.
— Что там такое? — буркнул Хирхан. — Если это праздник в нашу честь, то совершенно некстати.
Селевк не ответил, напряженно прислушиваясь. Сначала ему показалось, что кричала Корнелия, но теперь он уже не был в этом уверен. Тем более, что сейчас ясно различал приглушенные причитания, которые доносились со стороны одного из соседних домов.
— У них какие-то неприятности, — хмуро сказал киликиец. — Как бы они не захотели отыграться на нас. Надо пойти к вождю, поговорить и узнать...
Он не закончил — в хижину шагнула мощная фигура, в которой все сразу узнали Такфарината. Лица вождя, правда, не было видно, но осанка не оставляла сомнений.
— Вы здесь, римляне? — глухо спросил он.
С ним явно что-то было не так: в голосе звучала злоба, боль, отчаяние. А слово «римляне» он произнес так, как суеверные люди произносят слово «змея» или «паук» — с ненавистью и отвращением.
— Мы здесь, — ответил за всех Селевк. — Но мы не римляне, я уже объяснял тебе. Я — грек из Киликии, а эти люди — финикийцы.
— Это неважно, — сказал Такфаринат. — Уже неважно...
— Что случилось, вождь? — спросил Хирхан. — Не мы же тебя обидели? И не девушка, надеюсь?
Несколько секунд Такфаринат стоял молча.
— Завтра утром мы едем в Рузикаду, — сказал он наконец, поворачиваясь, чтобы уйти. — Я сам провожу вас туда. И мое войско пойдет с нами. Спите, чужеземцы.
И он скрылся во тьме, а снаружи послышался лязг металла. Высунув голову в дверной проем, Селевк увидел, как хижину берут в кольцо несколько вооруженных нумидийцев. Один из них сделал ему знак войти внутрь.
— Похоже, мы стали пленниками, — сообщил киликиец своим товарищам, усаживаясь на подстилку. — Что же там случилось? Но, в конце концов, не посмеет же этот варвар поднять руку на внучку римского сенатора!
* * *
В ту ночь они так и не сомкнули глаз, нумидийцы, впрочем, тоже — до утра селение шумело, гомонило, причитало и звенело оружием. Когда рассвело, бородатый воин заглянул в хижину и дал им знак выходить.
Селевк, Хирхан, помощник капитана и двое матросов выбрались на воздух, щуря глаза от яркого африканского солнца. Они увидели, как собираются в кучу нумидийские всадники — серьезные, хмурые, злые — со своими длинными, упругими копьями и искривленными мечами. Увидели и самого Такфарината, который, ни на кого не глядя, быстро вышел из дома и тут же у порога вскочил на коня. Вслед ему неслись горестные стоны и рыдания женщин.
Наконец, Селевк увидел и Корнелию — девушка с испугом на лице выглядывала из примитивной двухколесной кибитки, запряженной парой лошадей. На одной из них сидел подвижный, жилистый мужчина с кнутом в руке. Рядом с Корнелией поместились и обе ее рабыни.
К морякам и киликийцу тоже подвели лошадей. Пришлось и им взбираться на спины животных. Через несколько минут отряд тронулся в путь,
Селевк попытался было подъехать к вождю, который возглавлял колонну, чтобы выяснить, в чем дело, но несколько нумидийцев молча оттеснили его и перекрыли дорогу своими конями.
— Да скажите, хоть, куда мы едем? — не выдержал Хирхан и показал рукой. — Куда? Карфаген? Цирта?
Его поняли. Один воин — с золотой серьгой в ухе и шрамом на пол-лица, отрицательно качнул головой.
— Рузикады, — ответил он со своим странным акцентом.
— Хорошо, если так, — пробормотал Селевк себе под нос. — Ох, не нравится мне все это.
Дальше они ехали молча. К удивлению киликийца и его товарищей, к их отряду постоянно присоединялись еще всадники. Они, словно призраки, появлялись вдруг неизвестно откуда и — поодиночке или группами — вливались в колонну. Через три часа пути войско Такфарината уже представляло из себя серьезную силу — около полутора тысяч кочевников следовали за своим вождем. Их хмурые, напряженные лица не сулили ничего хорошего тому, кто им чем-либо не угодит. Или уже не угодил.
Обрывистая дорога пролегла через скалистый горный перевал, окруженный со всех сторон снежными вершинами. Наверху плато вождь остановил своих людей и стал о чем-то совещаться с группой воинов — видимо, начальников рангом пониже.
Селевк смотрел вниз. Вскоре его глаза различили в долине очертания населенного пункта. Он был явно побольше, чем селение Такфарината.
