Лето на чужой планете
Глава 1
Денёк выдался — заглядение! В сизо-фиолетовом небе таяли пушистые ночные облачка, похожие на коз дядьки Томаша. Розовое солнце припекало так, что хоть из штанов выпрыгивай. На западном небосклоне еле заметно проступал зеленоватый полумесяц Идры — самого большого из трёх спутников Местрии.
Ленивая ящерица развалилась на верхней ступеньке крыльца. Растопырив лапы, она грела на солнышке жёлтое пузо. В неподвижном жарком воздухе неутомимо жужжали пчёлы, торопясь собрать нектар с отцветающих вороньих яблонь. Белобрюхие летучие мыши стремительно сновали над крышами посёлка, набивали ненасытную утробу мошкарой. Над ними в лиловой вышине, чуть шевеля метровыми кожистыми крыльями, кружил ящерб.
Именно в этот чудесный летний день папаша снова решил подложить мне здоровенную свинью.
Сегодня начинались занятия в школе. Мама всё-таки убедила отца, что мне надо учиться. Не знаю, что помогло больше — уговоры, или тяжёлый утюг в маминой руке, но папаша согласился. Вчера вечером он пошёл к учителю Интену и вроде как договорился насчёт меня. Мама на радостях напекла кукурузных блинов и достала из шкафа мой праздничный костюм. Старший братишка Грегор завидовал и отпускал дурацкие шуточки. Он-то в школе вообще не учился.
Позапрошлой зимой я уже ходил в школу. Мама настояла. Как они тогда с отцом скандалили — жуть! До весны я выучился читать по слогам и считать до ста. Ещё рисовал палочки, да только они выходили кривые. Но мне всё равно нравилось.
А потом началась посевная. У папаши на третий день заломило спину. Он громко охал и ползал скрюченный, как те самые палочки, которые я выводил в тетрадке. Пришлось мне бросать учёбу и вместе с Грегором сеять и боронить поле.
Нынче с утра отец затеял перевозить навоз из свинарника в большую кучу за овином. Грегора он отослал в виноградник, а меня взял с собой. Работёнка та ещё — свиней на Местрии откармливают чистой кукурузой. Сало выходит отменное — белое, крепкое, с розовыми мясными прожилками. Но и дух от навоза крепкий. Прямо с ног валит. А уж мухи над кучей так и жужжат, и норовят залезть то в рот, то в глаза!
Папаша грузил навоз в тачку, а я отвозил его в кучу. В куче навоз перепревает, и им можно удобрять кукурузное поле. Такой вот нехитрый круговорот.
Тачку отец нагружал с верхом, так что я с трудом мог докатить её до места. Я упирался изо всех сил, босые ноги скользили в навозной жиже. Железное колесо тачки скрипело и застревало в раскисших опилках, которыми посыпали земляной пол свинарника. На ладонях вздулись мозоли от деревянных ручек. А папаша только покрикивал:
— Скорее, Ал! Пошевеливайся!
Доверху нагрузив последнюю тачку, папаша отнёс лопату в сарай, вымыл ноги в деревянном корыте с дождевой водой и пошёл в дом. Я опрокинул тачку в кучу, вытер пот со лба и тоже отправился умываться. Вода успела здорово нагреться на солнце, и в ней уже трепыхалась лапами кверху пёстрая муха.
Полоща ноги в корыте, я через открытое окно услышал, как мама говорит отцу:
— Не верю я, что Интен не согласился учить Ала! С чего бы вдруг? Я сама схожу к нему и поговорю. И почему ты вчера ничего не сказал?
Мама сильно рассердилась — это было слышно по её тону. Она никогда не кричит. Если сердится — говорит очень спокойно и каждое слово произносит чётко-чётко.
Тут заговорил отец. Голос его звучал угрожающе.
— Ани, ты снова хочешь выставить меня на посмешище? Забыла, что обещала мне? Если я говорю, что Интен не согласился — значит, так оно и есть. И проверять тут нечего. Да и не нужна Алу эта учёба. Его женить пора.
Ох, как же я разозлился! Прямо подпрыгнул в корыте и чуть не плюхнулся! Брызги полетели во все стороны. Понятно, почему папаша ничего не сказал вчера — тогда я ни за что не стал бы помогать ему с навозом. Папаша хитрый и упрямый, словно паук-пчелоед. И постоянно добивается своего.
Чего я никак не мог понять — почему отец не хочет, чтобы мама сходила к Интену? Какого чёрта он так настроен против моей учёбы? Ведь нет ничего плохого в грамотном фермере.
А может, он вовсе и не ходил к учителю? Папаша запросто мог соврать — с него станется! Чем больше я об этом думал — тем меньше сомневался в своей догадке.
Маму отец, наверное, убедит, но со мной его штуки не пройдут. Мне тоже не занимать упрямства. Я решил сам поговорить с Интеном и выяснить — почему это он не хочет меня учить?
Время у меня было. Хоть свиньи и горазды гадить, но мы всё-таки управились с навозом до полудня. Солнце ещё не дошло до высохшей макушки старого белого дербня, которую прошлым летом расщепило молнией. Уроки в школе начнутся часа через два, не раньше.
Только вот папаша скоро меня хватится. Если я не приду обедать, он поймёт, что я слышал их с мамой разговор, и догадается, куда я смылся.
Но не станет же он позориться перед соседями и ловить меня по всему посёлку? Скорее уж, подождёт, пока я сам не вернусь.
В животе тоскливо забурчало. Нет, домой я не пойду! Не хочу видеть довольную папашину рожу. Лучше перехвачу горсть-другую кореники в лесу по дороге к Интену.
Я подцепил кончиком лопаты немного свежего навоза и аккуратно стряхнул его на папашины башмаки, стоявшие возле двери. А потом осторожно проскользнул за калитку и рысью побежал к школе.
***
Пробегая мимо церкви, я некстати встретил пастора Свена. Пастор стоял, задрав голову, и глядел на церковный шпиль, который весной скособочило ураганом. Солнце припекало, и пастор то и дело вытирал лоб и шею большим синим платком.
Хочешь, не хочешь, а пришлось перейти на шаг и поздороваться. Пастор добродушно кивнул мне в ответ круглым полным лицом и собрался о чём-то спросить. Но я, буркнув извинения, прошмыгнул мимо. Не хватало ещё, чтобы пастор узнал о моих разногласиях с папашей! Тогда мне точно не отвертеться от проповеди о пользе и красоте простой деревенской жизни.
Всю эту муть я и так слышал от папаши каждый день.
Так-то пастор Свен — человек хороший. В посёлке его уважают. Когда я учился, он всегда приходил в школу по субботам. Хором повторял с нами заповеди синтропизма и угощал тёплыми булочками с изюмом. В такие дни полагалось надевать в школу праздничный костюм и ботинки.
Но сегодня Создатель не подарил мне подходящего настроения для бесед с пастором. А Создателю, само собой, сверху виднее.
Я рысью пробежал посёлок, миновал выпасы для коз и углубился в лес. Петляя между деревьями, потрусил к школе.
Крытый рыжей черепицей дом учителя стоял на отшибе. От других деревенских домов его отличало большое крыло, пристроенное к жилому зданию. В этом крыле располагалась школа.
На поляне возле школы уже собрались все ученики — целый выводок детворы и несколько ребят постарше. Самым рослым был рыжий и конопатый Стип Брэндон. Вот тебе и раз! Даже старик Брэндон понимает пользу учёбы. А ведь он — охотник, голытьба! Не то, что мой папаша.
Когда я вывалился из кустов на поляну, Стип резво обернулся, подпрыгнул от неожиданности и загоготал, показывая на меня пальцем. Остальные тоже засмеялись. Ясное дело — они-то все чистенькие, в новых рубашках и платьицах. У девчонок на ногах туфельки, ребята — в ботинках.
А я примчался босиком. Штаны с обтрёпанными брючинами все в тёмных пятнах засохшего навоза. Рубаха на спине взопрела от пота, под мышкой — дыра. Да и пахло от меня — не приведи Создатель. Позорище!
— Глядите — Ал-навозник явился! — завопил Брэндон. Это показалось ему удачной шуткой. Стип высунул язык чуть не до земли, вытаращил глаза и состроил дурацкую рожу. Все рассмеялись. Я хотел как следует врезать Стипу, но он вовремя отскочил и побежал вокруг поляны, не переставая кричать.
— Ал-навозник! Ал-навозник!
От стыда я покраснел так, что уши задымились. А детвора хохотала всё громче. Худой чернявый сынишка Маколеев с дальней фермы даже начал икать от смеха.
