— Красивый дом, кстати.
Жожо реагировала на альменовские риторические акты саботажа все резче, как кошка, которой спугнули мышку.
— На мой вкус тут многовато стиля модерн. Я больше не могу это видеть. Но у моего отца к нему страсть. Он способен часами сидеть на одном месте и гипнотизировать вазу. Из-за этого его покинули две женщины. И я не могу ставить им это в вину.
— Созерцать красоту — в этом есть что-то медитативное, — задумчиво заметил Альмен. Его замечание вновь вызвало у Жоэли одну из многозначительных пауз.
Альмен посмотрел на часы:
— Я сейчас закажу такси, у меня договоренность о встрече. — Он достал мобильник из нагрудного кармана, но Жоэль прикрыла его ладонь своей.
— Я отвезу тебя.
— Очень мило, но не нужно.
Она так и забыла свою руку на его ладони и смотрела ему в глаза.
— Нет, нужно. Так я буду с тобой чуточку подольше.
Это вообще не входило в планы Альмена. Правда, таким образом он покидал дом с доказуемо пустыми руками, но они ему опять-таки требовались для того, чтобы во время всей поездки на заднем сиденье лимузина, под брошенными украдкой взглядами шофера в зеркало заднего вида, отбивать атаки Жожо.
Альмен не был автолюбителем. Когда-то он, правда, выучился водить машину и до сих пор обладал правами — многократно сложенной бумажкой, где на сгибах уже не читался текст, но водить машину самому он считал таким же недостойным делом, как исполнять всякую работу, которую кто-нибудь другой за плату сделает лучше.
По этой причине у него не имелось своей машины. Но для того, что ему предстояло нынешней ночью, он не мог делегировать вождение никому другому. Так он оказался в этом черном «Смарте», одолженном у одного знакомого.
Вести автомобиль собственными руками было уже достаточно смешно, а тут еще и сама машина анекдотична. И делать это так, как делал он — скрючившись, судорожно вцепившись в руль, — казалось сплошным позором. Но у него не было выбора, «Смарт» — единственное транспортное средство, которое его знакомый, товарищ по учебе, открывший собственное рекламное агентство, мог сегодня ему предоставить.
— Да ты не захочешь его возвращать, — заверил тот, вручая ему ключ и садясь в «Порше Кайен».
И вот он ехал — после унизительного перемещения через центр города — по бесконечной улице вдоль озера. Жоэль дала ему адрес виллы. Он попросил ее об этом, когда они остановились у ворот виллы Шварцаккер. Она заключила из этого, что он хотел бы снова ее посетить, отцепилась от него и даже не стала настаивать на том, чтобы ненадолго зайти в дом вместе с ним.
— Но свою виллу ты мне в следующий раз обязательно покажешь, — сказала она на прощанье.
Ночь была без дождя, но угольно-черная. Компактный, низкий покров туч все еще удерживал свою позицию над городом и окрестностями. Было два часа утра, движения почти никакого. Он давно миновал номер 200. Участки становились все больше, нумерация все причудливее. Последняя табличка, которую он смог различить, была 276. С тех пор он ехал мимо многих ворот без номеров, различая фронтоны и щипцы крыш за старыми деревьями, флаги, тополиные аллеи.
Из-за поворота навстречу ему на большой скорости вывернула машина со слепящим дальним светом фар. Альмен хотел прерывистым световым сигналом поставить встречного водителя на место, но по ошибке включил стеклоомыватель. Вода, моющее средство и встречный свет превратили лобовое стекло в сверкающую белую, непрозрачную поверхность и вынудили его нажать на тормоз. Потребовалось некоторое время, чтобы он снова мог нормально видеть и ехать. Только когда на краю улицы фары высветили номер 362, ему стало ясно, что он давно проехал свою цель.
При первой же возможности он развернулся. Почти в шаговом темпе ехал вдоль поместий, неотрывно считывая номера домов.
Наконец он увидел номер 330. Следующий дом должен быть тот самый.
Пара фар двигалась ему навстречу, свет был заэкранирован. Машина помигала поворотником и исчезла за живой изгородью. «Мерседес-лимузин» Жоэли. Когда Альмен поравнялся с воротами, они как раз плавно автоматически смыкались.
Он проехал немного дальше, свернул к въезду, выключил свет и подождал. Прошло пять минут, десять, пятнадцать. Потом он поехал назад и остановился перед номером 328б.
Теперь все шло быстро: выйти, шагнуть к живой изгороди, вытянуть из ветвей махровый сверток и вернуться назад в машину.
Альмен еще спал, когда Карлос принес ему чай. Ничего необычного, поскольку уже без пяти семь, а в семь Карлос приступал к своей работе садовника.
Карлос был родом из Гватемалы. Альмен познакомился с ним вскоре после смерти своего отца, когда приезжал в гости к одному другу. Карлос жил у родителей этого друга на Антигуа, в колониальной вилле со множеством чудесно озелененных внутренних двориков. Однажды пришел безупречно аккуратный, вежливый садовник и очень туманно попросил Альмена, нельзя ли ему уехать вместе с ним. Как раз незадолго перед тем Альмен вступил во владение виллой Шварцаккер и то время, пока продолжался ее ремонт, проводил, путешествуя по Средней и Южной Америке, и как раз в последнем пункте этого путешествия он тогда и находился. На виллу ему требовался садовник, и он недолго думая согласился. Карлос оформил себе паспорт и сопровождал Альмена как турист. Они договорились так, что, если Карлос хорошо покажет себя в деле, Альмен урегулирует вопрос с видом на жительство.
Карлос показал себя в деле хорошо, но важность вопроса с видом на жительство Альмен недооценил. Через три месяца ему пришлось отвозить своего садовника в аэропорт и с тяжелым сердцем расставаться с ним. Через три месяца он собирался снова вызвать его на следующие три месяца.
Несколько часов спустя после прощания Карлос снова стоял перед воротами виллы. Он не улетел. И с этого момента оставался в стране нелегально. Он жил в доме садовника, имел кров и стол и получал за работу в месяц четыре тысячи франков — на половину из них его многочисленное семейство в Гватемале могло жить комфортабельно.
Со временем финансовое положение Альмена делалось все щекотливее, состав прислуги все больше сокращался и перечень обязанностей Карлоса удлинялся. Под конец он был уже не только садовник, он готовил еду, сервировал стол, гладил, чистил, ремонтировал, импровизировал, врал за Альмена и становился все более необходим ему.
В тот вечер, когда он признался Карлосу, что вынужден продать виллу, переехать в дом садовника и, разумеется, расстаться с ним, Карлос лишь кивнул и сказал:
