— Мне, право, неудобно, Маркел Осипович, — начал было Сибирцев, отрываясь от пищи я вытирая пальцы тряпицей, заменившей ему платок.
— Не стоит, ей-богу, — небрежно махнул концами пальцев Маркел. Он снова искоса взглянул на деда, усмехнулся: — Егорий, а не хочешь ли ты взять, голубчик, вот этот кусок, побольше, да пойти посидеть на крылечке, на свежем воздухе, а? И если кто меня кликнет с улицы, позовешь.
Прихватив кусок мяса и ломоть хлеба, дед поспешно вышел в сени. Маркел проводил его взглядом и повернулся к Сибирцеву.
— Простите, здесь у вас как?.. — начал было Сибирцев, и Маркел его сразу понял:
— Курите.
Сибирцев достал из кармана пиджака примятую коробку папирос “Дюбек” и спички, неторопливо выпрямил и слегка размял папиросу, закурил. Маркел небрежным жестом взял коробку, повертел ее в пальцах, прочитал название фабрики и так же небрежно откинул на стол.
— До сих пор не укладывается у меня в голове, — начал Сибирцев, — поступок вашего свояка. Кстати, почему вы его Пашей зовете, это же его церковное, надо понимать, имя, а вообще-то он…
— Руськой он был всю жизнь. Амвросием папаша назвал его, большой был оригинал. Да, это уж после ранения стал Павлом. Очень его Варвара не любила это — Руська, вечная им обоим память… Я понимаю, о чем вы… Священник, мол, с Богом один на один, а тут вдруг — этакое… Да, принял он большой грех на душу. А я, знаете ли, одобряю его, хоть, чую, когда-нибудь отольется мне это богохульство. Но что поделаешь? Жизнь гораздо сложнее, чем нам думается.
— Согласен с вами полностью, — кивнул Сибирцев. — Я ведь тоже по этому поводу беспрестанно размышляю. Полагаю, не мог он поступить иначе… Не успели мы с ним всерьез поговорить — жаль. А вы с ним, значит…
— Да, чтобы предупредить ваши вопросы, сразу отвечу: моей женой была Алена, младшая сестрица Варвары. Погибла она в марте пятнадцатого. Целый год известие ко мне шло….. Паша и привез.
— Где? — тихо спросил Сибирцев.
— В Августовских лесах.
— А-а, на Северо-Западном… — слитком хорошо известны были эти места прошедшим великую войну. Сибирцев, недоучившийся студент-медик, закончил краткосрочные курсы прапорщиков, попал в действующую армию, когда там уже ходили легенды о героизме русских еойск, отступавших из Восточной Пруссии под непрерывным обстрелом германских пушек: гранатами и шрапнелью — по окопам, а по штабам и резервам — “чемоданами”, тяжелыми снарядами дальнобойной артиллерии. Ужас и смерть беспрерывно сеяли эти проклятые немецкие “чемоданы”…
— Да, смертельная контузия, — вздохнул Маркел. — Говорили, что полевой лазарет разнесло вдребезги. Зачем ей это было надо, не знаю….. Однако что за польза от всех этих бесплодных воспоминаний?.. Будет, право. Так вы, значит, у нас по продовольственной части? А с какой, собственно, стати? Ведь для этой цели у пас имеются продотряды, хотя указом о введении продналога они формально и ликвидированы.
— Ну как же, а реквизированный весной хлеб надо вывозить, охранять? А излишки, согласно новому продналогу…
— Да какие там излишки? — зло отмахнулся Маркел. — Откуда они возьмутся? Голод идет. Страшный голод, уважаемый Михаил Александрович. И чем вы тут будете заниматься, не представляю, простите великодушно… Кстати, извините, я ведь не удосужился как-то взглянуть на этот ваш документ. Для порядка, знаете ли. Какая-никакая, а все же власть. Не позволите полюбопытствовать?
— Пожалуйста, — Сибирцев показал мандат, о котором давеча говорил. Маркел внимательно посмотрел его, даже на просвет взглянул, и отдал, кивнув.
— Есть доверие… А что, Михаил Александрович, — насмешливо улыбнулся он вдруг, — может, и вправду имеете вы такую власть, чтоб грабеж прекратить?
— В каком смысле?
— В самом прямом. Да вот, рассудите. Как уж сказано было, официальное введение продовольственного налога населению отменяет необходимость противуправных действий, да и самого существования продотрядов, заградотрядов и всех прочих незаконных ныне учреждений власти. Однако же, если поглядеть непредвзято, ведь продолжают грабить мужика. Только теперь под другим — хотите, флагом, хотите, соусом — как вам будет угодно. На всякий резонный вопрос — ответ однозначен: мы, говорят, крестьянина-бедняка не трогаем, мы у кулака шарим. Да откуда ж тебе знать: кулак он или нет? А на это, отвечают, у нас сильно развито классовое чутье. Видим — хозяйство в порядке, прибыль есть, значит, что? Непорядок. Вот он и есть кулак. И шерстят. А скажите-ка вы мне, когда у настоящего крестьянина в хозяйстве, извините, бардак был? Так почему же он кулак? Ему в семнадцатом землю в вечное пользование дали, иначе б отвернулся он от вас, я имею в виду большевиков, коих вы представляете… А сами, простите, кто будете по убеждениям, если не секрет, конечно?
— Социалист-революционер.
— Ага, эсер, значит. Так что ж вы, уважаемые, свой-то единственный путёвый лозунг большевакам-то отдали, а? Обокрали они вас. Вы все шумели, да только обещали землицу мужикам на веки вечные, а они объявили вслух, декрет приняли, да и отдали, вот и откачнулась к ним Россия-матушка.
— Я смотрю, — улыбнулся Сибирцев, — и у вас тут, в медвежьем-то углу, тоже высокая политика в чести?
— Ах, нынче разве что одной политикой и бываешь сыт по горло. Вам не кажется странным, что есть у России такая непонятная особенность: чем меньше порядку, чем скуднее жратва, тем больше все рвутся в политику? Это вместо того, чтоб делом заниматься… Невыгодно-с! Вот отнять, обобрать, ограбить работника — это выгодно. А чтоб самому? Ни-ни, куда там! Нам некогда, мы политики… Паскудство. Ну, да Бог с ними со всеми. Все едино не поумнеют…
— Вопрос вот хочу вам задать, Маркел Осипович, — Сибирцев сосредоточенно катал по столу маленький хлебный шарик и наблюдал за ним так, будто это дело было для него теперь самым главным. — Я слышал вчера от некоторых мишаранских мужиков, что они посылали сюда, к вам, в волостной Совет, гонца за помощью. Так отчего не помогли? Ведь сами говорили: и заградотряд, и милиция, и чоновцы. Вон сила какая! Или не добрался гонец?
Маркел уперся хмурым взором в стол и послр долгой паузы ответил, пожав плечами:
— Мужики в Совете так решили, что и сами могут справиться мишаринские. Народ там небедный, должен свое хозяйство отстоять. Ну, а на нет и суда нет. Однако справились же? Побили ведь банду? То-то и оно. Не с того конца власть к мужику подходит. Дай ему полную волю, он добром и отплатит. А будешь ты его кнутом, хрен с кисточкой получишь… Однако, если позволите, и я задам вопрос. А как это вам удалось, так сказать, нейтралитет сохранить? И опять же слухи дошли, будто кто-то тайно помогал чекистам. Вроде как мало их совсем было, чтоб удержать село, да и мужики поначалу не шибко им навстречу пошли. А там, говорят, нашлась чья-то умная голова и организовала оборону, а?
