Я пробормотал что-то неразборчивое.
— Мне послышался крик.
— Это пресс проскрипел. Я демонстрировал его… моему другу.
Гюнтер повернул лампу так, что лицо Каспара выплыло из темноты. Гюнтер пристально посмотрел на него.
— Если все в порядке… — с сомнением в голосе сказал он.
— Все будет хорошо.
Каспар вернулся, но он стал другим. Темная сторона его натуры, которую я когда-то принял за неизбежную тень сверкающего солнца, поглотила его. После той первой ужасной ночи он не говорил о том, что ему пришлось выстрадать, и, слава богу, не нападал на меня. Я простил ему это, но чего я не мог принять, так это малозаметных изменений, произошедших в нем. Жестокостей исподтишка, злости в глазах. Он, как призрак, мог погрузить комнату в холод, стоило мне войти туда. Я противился этой мысли сколько мог, но в конечном счете вынужден был признать: я больше не любил его.
Но талант никуда не делся. Даже губительные демоны, поселившиеся в нем, не смогли ослабить его интерес к книге. Я поощрял в нем этот интерес, надеясь, что работа хоть немного излечит его, настроит его разум на вещи более светлые. Я предоставил ему комнату в верхнем этаже дома, дал чернила, перья, кисти, бумагу — все, что ему было нужно. И он отплатил мне за все это.
Он показал мне плоды своих трудов однажды вечером, когда я поднялся на чердак, после того как вся команда, работавшая с прессом, ушла. Каспар сидел у наклонного стола в дальнем конце комнаты. Он что-то увлеченно писал и не поднял головы, когда я вошел.
Я наклонился посмотреть, что он делает. Единственный лист бумаги размером с две индульгенции испещряли тонкие карандашные линии и дуги — все это походило на чертеж собора. Более жирной линией в середине был выделен прямоугольник, состоящий из двух массивных столбцов, похожих на колонны. Каспар затенил их тыльным концом карандаша, оставив чистой лишь верхнюю полоску в первом столбце, где написал четкими, аккуратными буквами: «In principio creavit deus celi et terram». «В начале сотворил Бог небо и землю».
— Вот как она должна выглядеть, — сказал Каспар. Он провел пальцем по одной из дуг. — Самые гармоничные пропорции. Твоя совершенная книга.
Я мягко положил руку ему на плечо, представляя себе эти столбцы, уже заполненные рядами слов.
— Это прекрасно.
Он, казалось, ждал чего-то еще. Но я молчал. Он вздохнул.
— Видишь, как я выписал буквы — они заполняют колонку целиком от одного поля до другого. Ни один писец не смог бы так, разве что случайно. Мне потребовалось десять попыток, чтобы сделать это всего на одной строчке. Но ты со своими литерами можешь точно определять место каждого слова, каждой буквы. Как Бог.
Я сразу же понял, что он прав. И почувствовал знакомую вибрацию, эхо ангельского пения. Я с такой сосредоточенностью вглядывался в рисунок, размышляя, как получить ровный оттиск каждой буквы, что от моего внимания ускользнуло более общее соображение. Мы могли так набирать слова, чтобы каждая строка казалась словно высеченной в камне: массивные столбцы текста становились опорой для слова Господа. Такого не могла сделать ни одна человеческая рука.
В слабом свете мои старческие глаза утратили четкость видения. На секунду взгляд перешел с затененных столбцов на широкие белые поля. Фон и передний план поменялись местами: белая бумага стала окном, обрамляющим туманную темноту за его рамами. Карандашные черточки, казалось, завихрились, как капельки чернил в воде, сплетаясь в слова, сказанные Господом.
Это был последний и лучший дар Каспара мне.
Рейнланд-Пфальц, Германия
Потрепанный «фольксваген» полз по улице. Никто не обращал на него внимания, кроме разве что снеговиков, стоящих, словно часовые, по газонам у пригородных домов. А если бы кто-нибудь наблюдал за машиной, то его поразило бы ее неровное движение. Она дергалась, проезжала несколько футов, резко тормозила, останавливалась, а потом снова дергалась вперед. Спустя несколько мгновений маневр повторялся. Может быть, водитель опасался скользкой дороги, вот только проезжую часть недавно очистили и посыпали солью. Может быть, водитель был растерян или пьян. Если он и в самом деле был пьян, то это объясняло, почему машина неизменно останавливалась в неосвещенных местах.
— В другой раз нас бы уже наверняка арестовали за попрошайничество, — сказал Ник.
Они проспали весь короткий день, а теперь наступил вечер. Ник проехал еще три подъездные дорожки и остановился. Эмили сидела рядом с ним, на коленях у нее лежал включенный ноутбук. Кроме мерцающего монитора, другого света в салоне не было.
— Вот тут есть. — Она два раза кликнула мышкой по иконке. — Черт… запаролено. Не получится.
Ник снова нажал на педаль газа. Они выехали из мотеля час назад, чтобы найти интернет-кафе, но в сонном пригороде не было услуг для туристов. Они попытались зайти в библиотеку, но та оказалась закрытой. В конечном счете они не придумали ничего лучшего, как подъехать поближе к какому-нибудь дому и подключиться к беспроводной сети ничего не подозревающих хозяев.
Ник завернул за угол и остановился рядом с несколькими мусорными бачками, присыпанными снежком. Эмили склонилась к экрану.
— Вот, смотри. «Домашняя сеть семьи Хаусер — открытое беспроводное соединение».
— Как раз то, что нам нужно.
Ник взял у нее компьютер и кликнул по иконке, устанавливая соединение.
ПОДКЛЮЧЕНИЕ К ГЛАВНОМУ КОМПЬЮТЕРУ 190.168.0.1
Появилась зеленая иконка в форме радиомачты. Он снова передал ноутбук Эмили, она открыла браузер и набрала адрес. На экране нарисовался пятнистый пергамент.
— Это оно?
— В Британской библиотеке есть две Библии Гутенберга. Обе они просканированы, и их можно увидеть в онлайне.
Эмили повернула компьютер так, чтобы ему было лучше видно. Плотный текст на странице расположился в две колонки, выровненные, как будто обрезанные ножом. Пергамент от времени побурел, но чернила оставались ярко-черными, бросая вызов времени. Несмотря на готический шрифт и явную древность, дизайн был на удивление изящен.
— Понимаю, почему люди так ценят эту книгу.
— Такие вот ровные поля стали его визитной карточкой. Писцы не могли так выровнять правое поле. Это можно делать, только если у тебя есть возможность размещать литеры свободно, как тебе нужно.
— Видно, этот парень был перфекционистом.
Эмили вытащила листочек с распечаткой восстановленной страницы. На обратной стороне рядом с краткими описаниями фигур на картах она добавила какие-то буквы и цифры.
— Читай мне номера страниц.
