— Оставь меня, просто оставь меня в покое.
Проснулась она под возгласы стариков, чувствуя себя толстой, грязной и не отдохнувшей, хотя проспала допоздна и солнце на дальней стороне котловины уже коснулось вершин деревьев. Сантэн сразу поняла, что ночью ветер улегся и почти вся пыль осела на землю. Ее остатки не могли скрыть калейдоскоп ярких красок, преобразивших все вокруг.
— Нэм Дитя, ты видишь! — крикнула ей Х’ани и в волнении зацвиркала, как сверчок на Рождество.
Сантэн медленно выпрямилась и увидела картину, которую накануне вечером скрывали облака пыли.
По другую сторону котловины среди пустыни внезапно, точно спина кита в океане, круто вздымалась к небу высоченная гора с ровной, словно обточенной по бокам, симметричной вершиной. Поблескивая в свете зари всеми оттенками красного и золотистого, она странным образом походила на обезглавленное чудовище. Некоторые участки горной вершины были лысыми, сплошь гладкий красный камень и утесы, в других местах склоны густо заросли лесом; деревья там были гораздо выше и крепче, чем те, что росли на равнине. Вся гора была залита неясным красноватым светом и окутана тем волшебным покоем, что нисходит на африканскую пустыню в недолгие часы рассвета.
Глядя на эту гору, Сантэн почувствовала, как все ее печали, все загадки отступают на второй план.
— Место Всей Жизни! — От волнения Х’ани говорила шепотом. — Мы шли так долго ради того, чтобы в последний раз увидеть это место.
О’ва молчал, но в знак согласия кивнул.
— Здесь мы, наконец, заключим мир со всеми духами нашего народа.
Сантэн ощутила то же глубокое, набожное благоговение, которое почувствовала, когда, держась за руку отца, впервые вошла в собор в Аррасе и увидела витражи в глубоких нишах его центральной части. Она поняла, что стоит на границе святилища, медленно опустилась на колени и ухватилась за выпирающий живот.
Гора оказалась не так близко, как мнилось в красном сиянии рассвета. Они шли к ней, а она не приближалась и словно отступала все дальше. Освещение изменилось, и изменился облик горы. Она стала далекой и суровой, каменные утесы блестели на солнце, как крокодилья чешуя.
Идя во главе цепочки, О’ва пел:
Видите, духи народа сан,
Мы пришли в ваше тайное место
С чистыми руками, не запятнанными кровью.
Смотрите, духи Канна и Богомол,
Мы пришли к вам с сердцами, полными радости,
И поем вам на потеху.
Гора снова изменилась, затрепетала, задрожала в нарастающем зное. Она больше не была массивным камнем, она рябила, как вода, и колебалась, как дым.
О крылатая гора, летящая по небу,
Мы возносим тебе хвалу.
О Слоновья гора, которая больше
Любого животного земли и неба,
Приветствуем тебя, —
пел О’ва. Солнце миновало зенит, воздух стал более прохладным, Гора Всей Жизни снова опустилась на землю и теперь вздымалась высоко над ними.
Они достигли склонов, покрытых осыпями, свободными камнями и осколками, и остановились, глядя на вершину. Скалы пестрели пронзительно-желтыми и ядовито-зелеными пятнами мхов и лишайников, крошечные горные барсучки-даманы измазали камни своими испражнениями, что выглядело словно слезы, стекающие по щекам слона.
На уступе в трехстах футах над ними стояла маленькая антилопа. Вдруг она испугалась и с блеянием, похожим на звук игрушечного детского свистка, метнулась вверх по утесу, с изяществом и проворством перескакивая с одного не видного снизу карниза на другой, и, наконец, исчезла за поворотом.
Они поднялись по крутой осыпи к подножию утеса. Скала была гладкая и прохладная, она нависала над ними, как крыша собора.
— Духи, не сердитесь, что мы пришли в ваше тайное место, — прошептала Х’ани, и слезы потекли по ее морщинистым щекам. — Мы пришли покорно, с миром, добрые духи; мы хотим узнать, в чем наша вина и как нам ее загладить.
О’ва взял жену за руку. Маленькие, голые, они стояли перед голой скалой, как дети.
— Мы пришли петь и танцевать для вас, — шептал О’ва. — Пришли заключить мир, а потом с вашего благословения соединиться с детьми нашего клана, которые умерли от лихорадки далеко отсюда.
Они были так уязвимы в эти интимные мгновения, что Сантэн пришла в замешательство и отвела взгляд. Она отошла от двух стариков и побрела по узкой галерее перед утесом. Потом внезапно остановилась и удивленно смотрела на высокую скалу, нависавшую над ее головой.
— Животные, — прошептала она.
Она почувствовала, как по плечам поползли мурашки суеверного страха: стены были покрыты росписями, фресками с необычными изображениями животных, в которые детская наивность художника вдохнула красоту; фрески были как сон и в то же время поражали точным сходством с изображенными зверями. Сантэн узнавала темные массивные очертания серых слонов с бивнями, рогатых носорогов; антилопы-гну и сассаби с рогами, как полумесяц, тесными рядами маршировали по скальной стене.
— И люди, — шептала Сантэн, увидев похожие на палочки фигуры человечков, бегущих за стадами диких животных. Волшебные существа — такими видят себя люди племени сан. Они вооружены луками и увенчаны коронами из стрел, мужчины гордо демонстрируют непропорционально огромные пенисы, а у женщин большие груди и ягодицы — признаки женской красоты.
Росписи поднимались по стенам на такую высоту, что художники, должно быть, воздвигали на манер Микеланджело платформы, чтобы выполнять свою работу. Перспектива наивная, охотник крупнее носорога, на которого охотится, но все это словно усиливало очарование, и Сантэн забыла обо всем. Она наконец устало села и продолжала восхищаться рисунком — охряно-красная антилопа канна со свисающим подгрудком и горбатыми плечами была изображена с такой любовью, что только слепой не увидел бы: в мифологии бушменов она занимает особое место.
Х’ани отыскала ее здесь и присела рядом.
— Кто все это нарисовал? — спросила Сантэн.
— Духи племени сан, давным-давно.
— Разве это нарисовали не люди?
— Нет, нет, люди не владеют таким искусством, это рисунки духов.
Значит, это искусство утрачено. Сантэн была разочарована. Она надеялась, что старуха — из таких художников и у нее будет возможность наблюдать за ее работой.
— Давным-давно, — повторила Х’ани, — во времена, которых не помнят мой отец и дед.
Сантэн осталось только подавить свое разочарование и дальше наслаждаться великолепной выставкой.
День уже клонился к вечеру, но, пока он не догорел, Сантэн с Х’ани медленно пробирались вокруг скалы, задрав головы и любуясь произведениями древнего искусства. Кое-где камень раскрошился, а кое-где ветер и дождь сделали свое дело и изображения разрушились, но в защищенных от ветров естественных нишах или там, где скала нависала крышей, краски казались такими свежими, а цвета — живыми и яркими, словно рисунки только-только сделали.
