- А вдруг и в самом деле... - начал Смит.
- Я почти уверен, что нахожусь на правильном пути.
- Но что же в них находится, в этих таинственных ящиках?
- Вот этого я еще пока и сам не знаю. Поначалу я думал, что в них какие-нибудь из ряда вон выходящие по своему значению секретные документы или выдающиеся драгоценности. Но драгоценности совсем незачем так далеко прятать. Их можно зарыть и где-нибудь в самом райхе. Можно их сдать на хранение в любой из банков так называемых нейтральных стран - Испании, Португалии, Турции, Аргентины и так далее и тому подобное. Следовательно, драгоценности отпадают. Что касается секретных документов, то для того, чтобы прятать их так далеко от Германии, пока еще не настала пора. И опять-таки, проще было бы припрятать их где-нибудь поближе. Значит, в пропавших ящиках находилось нечто такое, что нельзя доверить ни «нейтральным» банкам, ни «нейтральным» друзьям. И знаете, Смит, что мне вчера вдруг пришло в голову? А что, если в ящиках что-то связанное с тем «новым оружием», о котором в последние месяцы так раскричались все нацистские газеты? Как вы думаете? Мне очень интересно ваше мнение.
- Ну и задали вы мне задачу! - растерянно пожал плечами кочегар.
- Эх, дорогой друг, это я себе самому задал такую задачу! Оба наших героя замолкли, прислушиваясь к ливню, гремевшему с неослабевавшей силой. Потом Смит сказал:
- А ведь, пожалуй, в таком случае нам не следовало оттуда, сверху, уходить.
- Со всех точек зрения надо было уходить оттуда. Они могли запереть нас там без воды. А главное, без нас Фремденгут воспользуется первой возможностью удостовериться, в сохранности ли его ящики. И тогда нам остается только выследить его в эту минуту.
- А вдруг он проделал это еще вчера?
- Конечно, все может быть, но все же я сомневаюсь. Раз ящики действительно существуют не только в моем воображении и если их существование надлежало скрывать от собственных сподручных и единомышленников, то еще меньше оснований полагать, что он захочет открыть свою тайну американцам и англичанину. Поэтому, если его и выпустили вчера на волю, в чем я ни в малой степени не сомневаюсь, то вряд ли он рискнул бы в первый же день отлучиться с площадки.
- Вы думаете, они закопаны на тропинке?
- Где-нибудь в ее районе.
- Знаете, я бы не прочь отправиться в эту разведку. Вы меня здорово заинтриговали.
- Ни за что! В лучшем случае вы его надолго спугнете. В худшем - он вас пристрелит на месте.
- Ну, это еще вопрос, кто кого пристрелит,- рассердился Смит.
- Он должен жить, по крайней мере, до того, как мы не получим разгадки его тайны. Да и вообще мы с вами, старина, пожалуй, слишком громоздки для такой' сложной разведки. Надо будет пожалуй, завтра потолковать об этом с Гамлетом. Он нам поможет подыскать смышленого паренька, примерно в возрасте нашего Боба. К сожалению, Боба никак нельзя использовать для этой цели. У него уже установились слишком острые отношения с этой тройкой мерзавцев; если он им попадется в руки, они его, не задумываясь, прикончат... А теперь давайте приляжем, отдохнем. Слышите, какой хлещет ливень?
Где-то над тучами стояло солнце в зените. Под тучами было темно, тягостно, и казалось невероятным, что когда-нибудь они уйдут и снова станет над головой ясное небо. Тучи лежали над островом и океаном, словно тяжелые, невообразимо толстые свинцовые плиты.
Но к вечеру сильный южный ветер поднял и покатил вдоль берега песок, и из-под туч, над самым почти горизонтом, проглянул неяркий, расплывчатый желтый круг солнца. Черные воды океана устало покачивались, разделенные седыми волнами на мрачные, очень широкие полосы. Направо от солнца вдруг показалась и несмело раздвинулась нежная зеленоватая голубизна чистого вечернего неба. Несколько туч, подсвеченных солнцем, покрылись по бокам и снизу пышными рыжевато-бурыми каймами, походившими на волны.
Но на острове все еще было сумеречно. И только у самого наката, на мокром песке расплылось золотистым кругом отражение солнца, которое потом как бы расплескалось тонкой пленкой вдоль берега, постепенно переходя в медно-красный цвет, пока совсем не исчезло. Солнце ушло за горизонт. Быстрее обычного стало темно. Когда минут через двадцать Егорычев вышел из пещеры, он увидел чистое звездное небо. Дождь кончился. А вместе с ним кончилась и передышка.
То, что он не смутил, а возмутил делегацию, несколько ошарашило главу новоиспеченного правительства острова Взаимопонимания. Это противоречило его представлениям о том, как чернокожие должны воспринимать брань и угрозы белого. Конечно, у Фламмери и в мыслях не могло быть, что островитяне только по прирожденной тактичности и из гостеприимства не выказывают знаков соболезнования людям, обреченным на всю жизнь примириться со своим неестественным и некрасивым (светлым, как кокосовая мякоть!) цветом кожи. Он почел бы детской мистификацией, услышав, что островитяне не испытывают никакого трепета и благоговения перед белыми как таковыми, то есть перед белыми, если они лишены автоматов и тому подобных орудий человекоубийства.
Но как мистер Фламмери ни был далек от таких мыслей, он не мог все же не заметить, что старики покинули Северный мыс не столько напуганные, сколько оскорбленные и рассерженные. Мистер Фламмери приписывал столь прискорбные итоги переговоров подрывной деятельности Егорычева.
- Мне кажется, - сказал Фламмери, - что силой обстоятельств мы оказываемся вынужденными принять в высшей степени важные решения.
При этих словах Мообс подмигнул Кумахеру, и оба новоявленных дружка тактично, удалились из пещеры.
Кумахер был в отличном состоянии духа. Он мурлыкал себе под нос «Ойру».
- Хорошая музыка! - одобрил Мообс «Ойру». - А ну, как она поется, эта песенка?
Напоминаем, это была такая старая песня, что люди возраста Мообса не могли не воспринимать ее, как самоновейшую.
Мы танцуем ой-ра, ой-ра... -
с удовольствием пропел Кумахер, который ничего не имел против того, чтобы расширить музыкальный кругозор настырного репортера. - Подтягивайте!.. Если у вас есть хоть малейший музыкальный слух, вы ее заучите в пять минут.
- Есть у меня слух! - отозвался Мообс. - А ну, давайте сначала!
Они устроились со всеми удобствами в холодке и, напевая «Ойру», с интересом наблюдали, как Розенкранц. Гильденстерн и Полоний, облюбовав более или менее укромное местечко по ту сторону пещеры, поспешно сооружали себе шалаш из сучьев, травы и банановых листьев. Неграм было решительно дано понять, что, как люди с черным цветом кожи, они не имеют никаких оснований рассчитывать на проживание, даже самое кратковременное, в пещере, где обосновались белые.
