— Поезжай к Антону, — сказала она. — Там тайга, глушь… Я тебя ждала три года и еще подожду, пока ты вернешься моим, настоящим…
B Егор улетел в Сибирь. Похоже, начальство было действительно обеспокоено его здоровьем, потому что и отпуск разрешили сразу, и в Сибирь отвезли на служебном дискоиде, не доверив управление самому.
…Диск опустился на заснеженную поляну, рядом с рубленной из сосновых бревен избой. Егор спрыгнул в снег, провалился почти по пояс и побрел, не оглядываясь, к избе. Он слышал, как с пронзительным звоном диск зависал над поляной и набирал высоту.
Когда Егор добрался до избы, было уже так тихо, как бывает только в зимней вековой тайге. На высоком крыльце стоял Антон, и было непонятно — улыбается он в густую бороду или хмурится. Однако руку он Егору подал, и по плечам похлопал, и к щеке прижался колючей бородой.
Антон повел гостя в дом, усадил перед камином, где торопливо и весело горели сосновые дрова, и лишь потом проворчал:
— Чего пилота в дом не позвал? Спрыгнул с диска — ни здравствуй, ни прощай, как с извозчика. Я чай свежий заварил, надо было парня хоть чаем напоить… Кто так делает? Чего молчишь?.. Или ты на автопилоте долетел?
— М-да… — неопределенно промычал Егор.
— То-то твой автопилот фитиля в небо дал, того и гляди на орбиту выскочит.
— Не ворчи, Антон. Не до чая ему было. Он все знает — не обидится.
— Ну ладно. Сам-то чай будешь пить? Или чего посерьезней достать?
— Давай посерьезней! — медленно сказал Егор.
Он смотрел, как Антон хозяйничает у стола, потом начал разглядывать комнату. Здесь мало что изменилось. Степы из тесаных бревен светились мягкой желтизной, камин, сложенный из розоватых камней; напротив камина стояла широкая деревянная кровать, и на стене висела огромная медвежья шкура, оленьи рога, и на них грудой — бинокль, полуавтомат, патронташ и старый бластер.
Вот только книг на полке заметно прибавилось и над столом появилась новая картина — яркие весенние горы.
— У тебя здесь почти ничего не меняется, — сказал Егор.
— А зачем? Я привык… Но ты погоди выводы делать, завтра покажу новые книги, записи и еще кой-какой, транспорт.
— Технику сменил?
— Сменил.
В этот момент Егору почудилось, что он слышит тихое лошадиное ржанье. Он вопросительно взглянул на Антона.
— Конь?
— Три! Три отличные лошади! Орлик, Каурый и Чалый.
— Ну, поздравляю!
— Завтра обязательно прокатимся в санях. А сейчас давай к столу.
— Может, здесь расположимся? Давно не видел живого огня. Ишь как он… трудится.
— Давай, — легко согласился Антон.
Огонь в камине догорал, и сейчас была та редкая минута, когда угли переливаются бархатными сполохами, играют, завораживают человека. В такие минуты нужно молчать, глядя неподвижно на угли, или, не отводя от них глаз, говорить тихо и неторопливо. Перед угасающим огнем, как и перед вечностью, нужно быть немного философом, простить судьбе ее крутой нрав, как прощали ей, в конце концов, все наши предки.
— Зачем они ходят в горы? — глядя на огонь, спросил Егор.
Антон вымученно улыбнулся:
— Знаешь, когда я учился в Лесной академии, то, как и все студенты, очень любил поговорить о жизни. Однажды даже составили план по диспутам. В этом плане был такой пунктик: «В чем смысл жизни? — 1 час». Ты задаешь мне вопрос из разряда вечных и хочешь, чтобы я после глотка водки быстренько тебе растолковал, в чем смысл жизни, зачем люди ходят в горы, что такое любовь и откуда дети берутся…
— Я обязательно должен в этом разобраться, — тихо сказал Егор. — Это же не спорт. Спорт — когда зрители, аплодисменты, телекамеры… Глупейшее занятие — лезть в гору, которая тебе абсолютно не нужна… А ты посмотри, кто ходит в горы — умницы, золотые ребята. Трудностей им не хватает? Так пусть идут работать к нам, в космос.
— Не всем же работать в космосе, — возразил Антон. — А Женька любил Землю. Наверное, он смог бы работать у вас, но он слишком любил Землю. А на нашей ухоженной, благоустроенной Земле, может, и вправду хочется трудностей?
— Он был крепкий парень, но небольшого роста. Может быть, в этом дело?.. Когда поднимался на вершину, то чувствовал себя выше гор… Наверное, так н было вначале! Потом привык, в горах появились новые друзья, новые песни… Наверно, это очень приятно, когда у тебя где-то там. под ногами, парит орел, и облака под ногами, а выше тебя — только небо, небо и небо…
— Егорушка… Если бы только орлы под ногами да новая компания, то Женька бы быстро переболел горами. Только из-за этого никто не пошел бы в горы…
— Последнее, что он успел крикнуть: «Ребята, лавина!» И тут их накрыло! Все остались тогда живы, а он… — Егор захлебывался словами. — А ведь среди них он был самый опытный, самый сильный… Ну почему?!
Антон долго сидел с закрытыми глазами, потом хрипло сказал:
— Подбрось-ка в огонь, парень.
Утром они запрягали коней. Кони перебирали тонкими ногами, всхрапывали, косились на людей испуганными огромными глазами.
Егор с затаенным наслаждением гладил их по лоснящимся крупам, и у него подрагивали ноздри, когда он вдыхал запах лошадиного пота. Он с такой деловитой серьезностью помогал Антону, что тот не выдержал, заговорил:
— Ах ты цыганенок… Цыган — вот ты кто! Только сейчас я тебя понял. И лошадей ты любишь, и по космосу кочуешь, и кудри у тебя черные, и глаза диковатые — вон как у Орлика. Цыган ты и есть…
— Шутишь, борода! Сам посуди — часто ли такое видим? Лесных зверей бережем, лелеем, а живую лошадь только в таких краях найти и можно. В пригородных лесах лоси бродят, однажды мне белка на плечо прыгнула — ругается чего-то, чихвостит меня за что-то чертенок такой… Это хорошо, конечно. Но вот собаку свою. Нанду, пришлось тебе отдать. Не житье ей было в большом городе. Как она сейчас, кстати?
— Умница. Приедем — увидишь. Я ее на заимке оставил. Стережет подкормку для соболей. В этот год волков много развелось, боюсь — растащат подкормку.
Ах, как несли их эти кони! Дробно стучали копыта, полозья саней поскрипывали по накатанной дороге, а вокруг стояли такие золотые сосны, что казалось, это не деревья, а колоннада языческого храма, которая поддерживала купол синего неба. И такой покой стоял вокруг, что сердце по-детски щемило, словно в предчувствии нового, еще одного чуда.
Антон правил лошадьми и внимательно поглядывал по сторонам. Вдруг он привстал, завороженно глядя куда-то назад, потом резко повернулся к лошадям и, нахлестывая их, крикнул:
— Волки! Ах ты, беда… Н-но! Н-но!! Ах ты, загубил лошадей! Это же волки!
